Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма. Николай Богомолов
элиту своего времени. Но в то же самое время он ведет сложные любовные интриги, устраивает свидания приятелей, в круге его общения оказываются люди самого низкого положения и чрезвычайно непритязательные по своим нравам288.
Он всюду свой – и в то же время везде чужой, живущий наособицу, никому не подчиняясь, кроме своих не всегда ясных ощущений. Вот замечательная зарисовка его роли в редакции «Мира искусства»: «Теперь, по словам Шуры <А.Н. Бенуа>, в Петербурге “Мир искусства” представляет такое: монарх – Дягилев, Дима <Д.В. Философов> – рабочий, слепо поклоняющийся первому. Бакст, лебезящий и вторящий обоим. Нурок бесцветен; Валечка индепендантно потирает себе руки, веселясь и сияя, но дела и роли не имеющий»289. Позволим себе повторить цитату, уже когда-то приводившуюся, но слишком уж яркую, чтобы оставить ее без употребления: « Я верю в Валичку, и не то что в композитора Нувеля или магистра графа Новицкого <…> но именно в Валичку, такого, каким мы его знаем, с папироской в зубах, с подергиванием усиков, с судорожным смехом и сентиментальным рукопожатием! Валичка! да это перец, без которого все наши обеды были бы просто хламом, да не только перец или не столько перец, сколько маленькая грелка, ставящаяся под блюда; положим, горит в нем спирт, а не смола, но все же горит, все же пламя есть, а пламя, как в ночнике, так и на солнце – все же пламя, животворящее начало, свет и жар; и спичка может поджечь город и бесконечное пространство леса или степей – и я кланяюсь перед спичкой, перед зажженной. Я вовсе не хочу этим сказать, что я Валичку мало уважаю и отношусь к нему покровительственно; das sei ferne290. Но я хочу этим сказать, что Валичка не костер, каким был Вагнер, и не солнце, как Будда <…> что в Валичке мало материи, которая горит (в нас всех очень ее мало <…>) но что есть, то горит и может поджечь, и я, как истый огнепоклонник, кланяюсь ему и заклинаю его, чтоб он бережно обращался с собой, чтоб не потушить себя, что было бы грустно и для нас и для него. Но, кажется, моя просьба в данный момент mal à propos291, так как он не думает потухать, а как раз разгорается все ярче и ярче, что весьма отрадно. <…> Валичка – спирт, это недурно, он, правда, веселый, зеленоватый, издавая легкий гниленький запах, играя – кусливый, но в то же время такой, что к нему серьезно не относишься, хотя он и опасный»292.
И уже гораздо позже, как раз в то время, к которому относится большинство публикуемых нами писем, Сомов пишет своей постоянной корреспондентке А.П. Остроумовой-Лебедевой, давая Нувелю такую характеристику: «Я боюсь признаться Вам, с кем я дружу теперь, – с Валечкой, которого Вы так несправедливо не любите. Я же его очень люблю и ценю. Он мудр, умен, блестящ и зол языком, но доброго сердца, бескорыстен и до конца свободен духом»293.
Вместе с тем необходимо заметить (это также отражается в публикуемых письмах), что Нувель был не только Петронием, арбитром изящества, каким его нарисовал Вяч. Иванов в адресованном ему послании «Petronius redivivus», но еще и играл существенную роль пропагатора гомоэротических
Эту сторону жизни Нувеля весьма выразительно рисуют записи в дневнике М.Кузмина 1905–1907 гг. и переписка Нувеля с Кузминым, где разного рода «эскапады» становятся одним из ведущих мотивов.
Из письма К.А. Сомова к отцу от 1/13 января 1899 // Константин Андреевич Сомов. Письма. Дневники. Воспоминания современников. С. 67.
До этого далеко (
Некстати (
Из письма А.Н.Бенуа к К.А.Сомову от 10/ 22 июля 1898 // РГАЛИ. Ф. 869. Оп. 1. Ед.хр. 12. Л. 83–83 об. Цит. по двум разновременным публикациям: Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Л., 1971. С.373 (коммент. И.С.Зильберштейна и В.А.Самкова); Константин Андреевич Сомов. Письма. Дневники. Воспоминания современников. С. 446-447 (нами унифицировано написание «Валечка / Валичка» в пользу второго как соответствующего оригиналу; в публикуемых письмах также сохранено стабильное написание Гиппиус «Валичка»).
Из письма Сомова к А.П.Остроумовой-Лебедевой от 21 июня 1906 // Константин Андреевич Сомов. Письма. Дневники. Воспоминания современников. С.94. Значительно позже, 21 июня 1930 г. Сомов почти повторит эту характеристику в письме к сестре: «Не люблю в нем его апломб, отрицание всего, что ему <не> интересно, даже чего он не может понять. Но он умен и в глубине души добр, даже сентиментален» (Там же. С. 379).