Кангюй. Церемония. Марат Байпаков
чувства спорщиков, то кивками головы, то мимикой лица поддерживая препирание сторон. Евкратид, завидев понимание в собеседнике, удовлетворённо пожимает руки Кушану и говорит с соправителем Кангюя тоном рассудительно-доверительным, как говорил бы с эллином, в словах сложно-значительных, не просторечных:
– Тогда, давно, два столетия назад, в Элладе такие звания, как «тиран», звучали отборным ругательством, сродни «святотатца-гнусного-поругателя-алтаря-в-храме». Сейчас же таких преступников именуют поироничней, снисходительно, с пониманием и даже с сочувствием, словно бы это свойственно каждому из людей – «узурпаторами свободы». В деяниях тиранов, узурпаторов власти у сограждан человеческая спесь «гибрис» идёт против благозакония – «эвномии». А как заканчивают тираны? Есть на то восхитительный ответ:
…Глуп человек:
он рушит города,
он храмы жжёт,
священные гробницы,
и вот —
опустошитель —
гибнет сам43.
Евкратид входит в раж, с интонацией гневного судьи чуть не грозится обличением:
…Я утверждаю, что славны цари:
убийствами,
разбоем,
вероломством
и что они куда счастливей тех,
кто жизнь свою живёт благочестиво44.
На одном дыхании высказав по очевидности любимый отрывок, Евкратид осекается, спохватившись, закрывает рот рукой, словно бы проболтал по запальчивости огромную тайну. Прищуривает глаза, собеседник, напротив, сохраняет спокойствие. Посланник откашливается, быстро вносит уточнение:
– Наш поэт под царями подразумевал совсем не царей, происходящих из славных предками династий, но тиранов, самозванцев из черни. Бедствия проистекают от черни, всё заполонившей! Первым среди узурпаторов наши мудрецы считают Панэтия45 из сицилийских Леонтин. Тот подлый Панэтий, опять же происхождения низкого, из тщеславных худых, будучи выбранным полемархом на время войны с соседями, стравил меж собой бедных и богатых. Когда богатые по его приказу безоружно пересчитывали оружие, напал с отрядом на них и перебил их. Трудно назвать его деяние благородным. Не спорю, возможно стать узурпатором над эллинскими полисами, но вот долго не удерж…
Занавес шатра повозки без предупреждения открывается настежь. Ночной ветер из степи тут же окатывает холодным дыханием собеседников. Евкратид замолкает на полуслове. В повозку, склонившись, входит один из пятерых знатных Кангюя, ранее встречавших посла в казарме. Вошедший протягивает обеими руками Кушану запечатанную амфору ярко-красного цвета. Передав сосуд, усаживается в углу повозки, за спиной Евкратида. Посол Бактрии мрачнеет, оглядывается опасливо на подушки позади себя. Занавес вновь распахивается. Манерой непринуждённой в повозку друг за другом проникают ещё четверо мужчин в дорогих шёлковых одеждах. В повозке становится тесно. Не успев как следует рассмотреть первого попутчика, Евкратид вынужден потесниться.
В полной тишине,
Еврипид, величайший древнегреческий трагик (480—406 гг. до н. э.).
Еврипид.
Путч Панэтия (Сицилия, 609 г. до н. э.).