Алламжонов виноват. Комил Алламжонов
написали. А затем Ботыр Рахматович просто сидел и фиксировал звонки, кто за кого просит, и составил полную таблицу расстановки сил. Круто же!
Меня всегда удивляло, что все поручения Парпиева его заместитель зарубал с порога. Я был «человеком Парпиева». В это время я уже работал в пресс-службе ГНК.
– Вот зачем ты заходишь? Вот зачем это нужно? – эти риторические вопросы Гадоев проговаривал каждый раз, когда я заходил к нему, даже если по срочному поводу. Ну и не помогал, конечно.
Мы запланировали книгу-альбом в честь шестнадцатилетия независимости республики. Нужно было отразить все изменения и достижения, которые произошли в ведомстве и налоговой сфере. Была создана рабочая группа, в которой я был главным ответственным, только без полномочий. Это когда ты бегаешь, собираешь информацию, пытаешься заставить людей поднять данные по статистике, а тебя все посылают, игнорируют, а если и дают информацию, то она никуда не годится.
Я захожу к Парпиеву. Книга была практически готова, не хватало некоторых сведений.
– Сделайте эту книгу быстро, через несколько дней хочу показать ее Президенту, – сказал он. Затем набрал Гадоева, сказал ему, чтобы помог мне, и тот в телефон ответил «хоп».
На заседании очередной коллегии ГНК.
Захожу к Гадоеву.
– Что ты придумываешь? Какая книга за четыре дня? Кто пишет книгу за четыре дня?
– Эркин Файзиевич, – говорю я, – она почти готова, мне нужно только…
Что мне нужно, Гадоев слушать не стал, а в своей обычной манере стал ворчать и учить жизни. Информацию тоже не дал.
Вот положение – оказаться между двух огней. Потом руководство между собой разберется, а крайним останусь я. То, что я буду виноват, у меня даже сомнений не было – любого можно сломать и подставить. Что тогда говорить о такой мелочи, как я? Мне реально было страшно, я чувствовал себя рыбкой, зажатой между двумя китами, которые меня даже не слышат. А у Парпиева была одна особенность – никогда ничего не забывать и контролировать каждый час, делается что-то или нет. Я говорю, что делаю, но ничего не делается.
Выхода не было. Я зашел к руководству.
– Ботыр Рахматович, я не смогу сдать книгу в срок. Эркин Файзиевич меня отругал и выгнал из кабинета. Говорит, ненужное занятие. Что мне делать?
Было видно, что генерал сильно разозлился. Но промолчал, коротко бросил: «Иди…»
В понедельник собрание. Я и так ненавидел все эти понедельничные собрания, а в этот раз особенно. Еле проснулся, потому что не спал почти до утра, бегом добежал до работы, переоделся в форму; собрания начинались минута в минуту, опаздывать было нельзя.
Сижу вялый, синий, опухший, краем уха слушаю, о чем говорит председатель комитета. И замечаю, что каждый раз он обращается к своему заместителю. Озвучивает идею, а потом спрашивает мнения Гадоева. А Гадоев деликатно, красиво ее рубит.
И тут Парпиев внезапно бьет по столу кулаком так, что все чайники разлетелись,