Питбуль. Анне Метте Ханкок
It takes two to tango[5].
– Что ты имеешь в виду?
– Многим старикам сложно принять меня. Ты бы видела их лица, когда я в первый раз захожу в комнату. – Конни широко открыла глаза, и они сверкнули на темном лице, как фары автомобиля. – Боже, спаси и сохрани… Негритянка?!
Шефер покачал головой.
– Всегда найдутся те, кому не хватает воспитания, дорогая. Ты же знаешь.
– Да, но я каждый раз поражаюсь. Ведь это люди, находящиеся на пороге смерти. Им одиноко, им страшно, им нужен кто-то, кто побыл бы рядом. Но черная женщина? Нет, такого им не надо. Я тогда даю им время, чтобы они немного привыкли, и большинство в конечном итоге начинают ценить то, что я рядом. Смерть обезоруживает всех – вот как бывает! Но мы не привязываемся друг к другу так глубоко, как ты говоришь, Элоиза. Этого нет.
Элоиза стукнула прибором по столу.
– Прости, но с какой стати ты помогаешь таким негодяям?
Конни слегка улыбнулась и пожала плечами.
– Потому что… они же ничего не могут с этим поделать.
Элоиза откинулась на спинку стула, пораженная всепрощением Конни.
– Ты гораздо человечнее меня.
– Чепуха!
– Да, это так! Я бы их оставляла умирать в одиночестве, этих тупых свиней. Я права? – Элоиза перевела взгляд на Шефера.
– Я не стану спорить, – сказал он.
– Но ведь с Яном Фишхофом тоже довольно сложно общаться, – сказала Конни, – а ты все равно продолжаешь навещать его, так что, возможно, ты можешь вынести больше, чем думаешь.
– Нет, потому что Ян не похож на тех людей, которых ты описываешь. Он немного замкнутый и дерзкий, и, видит бог, не все сиделки его любят, но, когда узнаешь его поближе, он оказывается…
– Да, я знаю, – кивнула Конни. – Он кажется милым. Я стала приходить к нему одной из первых, и он был чрезвычайно вежлив со мной, но не хотел разговаривать. По крайней мере, по-настоящему. Однако смутил его не цвет кожи, в этом я вполне уверена.
– Тогда что же?
Конни пожала плечами и полила кукурузный початок сливочным соусом.
– Он просто казался таким… как это называется? Сдержанным. Осторожным! Как будто боялся подпустить к себе кого-то. Я думаю, ему было очень тяжело, когда умерла его жена, и с тех пор у него фактически не было никого, кто…
– А как же его дочь, ты что-нибудь знаешь о ней? – спросила Элоиза и добавила: – Он сегодня совсем расклеился, когда я спросила о ней, и стал говорить всякие странные вещи. Похоже, он испугался.
– В каком смысле?
– Он наговорил много бессвязных вещей о библейских карах, крови и прочей жути.
– Крови? – Шефер навострил уши.
– Да, это вообще-то звучало довольно жутко, – сказала Элоиза. Она пересказала им слова Фишхофа, а когда закончила, все тарелки на столе были пусты. Только бифштекс Элоизы остался несъеденным.
– Как ты думаешь, речь шла о преступлении?
Вопрос задал Шефер. Он вытащил из нагрудного кармана футболки пачку сигарет.
– Не знаю, – ответила Элоиза. – По крайней мере,
Нужно участие и другой стороны (