Механическое сердце. Черный принц. Карина Демина
лишь ее саму.
– Девочка моя, – он наклонялся, прижимаясь к ней всем своим грузным телом, – ты же понимаешь, что пока я женат и о разводе не может быть и речи…
Его жена принесла ему суконную фабрику и старую мануфактуру, на которой производили конопляные канаты. А в перспективе грозила осчастливить несколькими заводами, которые фон Литтер уже полагал своими.
– …но после ее смерти, я клянусь…
Она отказала.
Выставила прочь. И дядюшка Ансельм, видать от расстройства, предъявил к оплате отцовские векселя. Чтобы рассчитаться с ним, пришлось продать оставшихся лошадей, матушкин рубиновый гарнитур и отцовские книги… что-то более древнее Ульне не посмела тронуть. Но ей пришлось бы, поскольку векселя появлялись вновь и вновь, а кредиторы устремились к дверям Шеффолк-холла вереницей, но спас Тедди.
– Привет, кузина, – сказал он, появившись в отцовском кабинете. Ульне раздумывала, что именно ей продать – прабабкину сапфировую брошь в виде букета незабудок или прадедов перстень с желтым алмазом, подозревая, что придется расстаться и с тем, и с другим, и со многим еще. – Помощь нужна?
Тедди сел на стол, и она разрыдалась. Тогда еще Ульне умела плакать. А он, обняв ее, пообещал:
– Никто не тронет тебя и этот чертов мавзолей, клянусь.
Тедди сдержал слово, кредиторы вдруг исчезли, а векселя вернулись к Ульне, и она развлекалась, делая из них кораблики… они хорошо горели. Дядюшка Ансельм больше не заглядывал в Шеффолк-холл, но на каждое Рождество по старой традиции присылал толстого гуся и бутылку вина. Ульне принимала.
…его жена умерла двадцать пять лет тому, сделав его свободным и богатым. Дядюшка Ансельм втрое увеличил состояние, полученное от нее, и женился вновь, естественно, с выгодой. Его новая супруга одарила дядюшку угольной шахтой и верфью… а ко всему – наследницей.
Ульне отправила на крестины кружевной чепчик и серебряную ложку с ангелом на черенке…
…двадцать три года прошло.
Девица выросла и, поговаривали, собиралась выйти замуж, но с женихом ее случилось несчастье: не то убит, не то пропал.
Ульне ей сочувствовала.
До недавнего времени.
– Ты видел ее в театре. – Она перебирала пряди волос, и Освальд, положив голову на ее колени, считал жемчуг…
…тот, другой, вечно простужался и кашлял, не в силах согреться, он жался к Ульне, и она накрывала его плечи пуховой шалью. Правда, шаль была старой и пух свалялся, почти не грел.
Марта же, связав очередной ужасающий шарф, кутала Освальда. И приносила с кухни теплое молоко, заставляла пить, рассказывала нелепые истории, которые принято рассказывать детям. Марту он слушал с куда большей охотой, нежели Ульне.
…эти истории его испортили.
И шарфы. И молоко…
– Та бледная девица с выпученными глазами? – уточнил Освальд.
– Да.
И вправду бледная, почти как ее мальчик. Совсем отвык от солнечного света, как и Тедди… Тедди, надо полагать, умер… впрочем, он тоже стал совсем-совсем чужим и о смерти его Ульне не сожалела. Порой