Софиология и неопатристический синтез. Богословские итоги философского развития. Сборник статей
к этюду Флоренского, который, высоко оценив поэму в исполнении автора, собирался написать к ней примечания.[170] Вопрос, которым задается человек в поэме, – «Мне ли богоравным быть – закон?» – вопрос Серебряного века.
Серебряный век весь придуман, сочинен, причем придуман и сочинен как минимум дважды. Сначала самими творцами Серебряного века, которые не только искали новых, никем не виданных и не слыханных художественных форм, но еще и жизнь свою выстраивали по законам искусства, что отразилось в термине «жизнетворчество». Потом теми исследователями, которые были современниками творцов и писали о них критические статьи. Например, С. К. Маковский утверждал, что для Серебряного века характерны «искание высшей правды, религиозный подход как к личным переживаниям, так и ко всякой судьбе человека на земле».[171] Этот «религиозный подход» оборачивался то оккультизмом (Минцлова), то утверждением Третьего Завета (Мережковские, Философов), то претензиями к Церкви (Розанов). Но, пожалуй, было еще нечто в высшей степени важное – определение сущности творчества, которое понималось как нисхождение (от Бога к миру) и уже свидетельствовало, что подлинное искусство в своей сущности символично и потому устремлено к восхождению (a realibus ad realiora). Так понимали искусство священник Павел Флоренский и поэт Вяч. Иванов. В этом аспекте, казалось бы, сугубо богословская проблема – постижение сущности эпизода из библейского текста – имеет прямое отношение к пониманию культуры Серебряного века.
В Библии анализируемый отцом Павлом текст на церковно-славянском языке выглядит следующим образом:
иже, во образе Божии сый, не восхищением непщева бытии равен Богу: / но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек: / смирил себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя.
Видимо, имеет смысл вначале обратиться к вариантам переводов церковнославянского и древнегреческого словосочетаний, которые входят в текст этого этюда. Церковнославянское словосочетание «не восхищение непщева» (и его древнегреческий аналог – «ouk harpagmon hegesato») в синодальном переводе Нового Завета переведено как не почитал хищением. Отец Павел сопоставляет церковнославянский и греческий варианты написания, подчеркивая их смысловое родство. Здесь важным является то, что для П. А. Флоренского и для Вяч. Иванова церковнославянский и древнегреческий языки представляли не мертвые лингвистические конструкты, а воплощали неизменно живой язык Библии и Церковной службы. И отец Павел, и Вяч. Иванов знали, что «есть особенная красота в «прозрачности славянских покровов, наброшенных на греческое слово» (по выражению Г. П. Федотова)».[172] Отсюда особый смысл приобретает организация именования этюда отца Павла.
В семантическом аспекте благодаря первой и последней строкам Флоренским обозначено векторное
См.: Шишкин А. Б. К истории мелопеи «Человек»: творческая и издательская судьба // Иванов В. И. Человек: Приложение: Статьи и материалы / Сост. А. Б. Шишкин. М., 2006. С. 27.
Маковский С. К. На Парнасе Серебряного века / В. Нехотин, предисл. М., 2000. С. 556.
Цит. по: Хомяков А. С. Сочинения: В 2 т. М., 1994. Т. 2. Работы по богословию. С. 444.