Демоны Микеланджело. Джулия Бьянки
– его учитель не какой-то шарлатан, или хуже того, чародей, отдавший душу в заклад Сатане, он ученый медик, а всякому врачу известно, что растворенная «драконова кровь» убивает ядовитые миазмы даже самых страшных недугов вроде черной оспы или чумы. Тем и ценен.
Он отпер ларь со снадобьями, вытащил связку бумажных пакетиков, отсчитал три штуки и сунул его синьору ди Буонарроти, принял монеты в оплату. Помощник показался ему человеком малообщительным, а черты его лица выглядели вполне заурядными. Однако было в его лице нечто такое, что заставило взгляд скульптора задержаться. Он был достаточно опытным артистом и знал, как вдохнуть жизнь в зарисовку или скульптуру – обычным человеческим лицам несвойственна симметрия. Сделай легкий намек на разницу между частями лица или подчеркни ее до гротеска, и оно обретет живость. Но лицо маэстро Ломбарди были слишком правильными, его глаза, ноздри, скулы и даже уголки губ повторяли друг друга с дотошной точностью, как на ученическом подмалевке.
Вдоволь налюбовавшись этим феноменом, он осведомился о диковинках, которые собирает мессир Бальтасар, и был вознагражден осмотром заспиртованного цыпленка о двух головах, чучелом крокодила, десятком топорных зарисовок человеческих органов и тканей, и целой шеренгой недурно обработанных звериных и человеческих черепов со следами разнообразных травм. Никакого прозрачного, стеклянного черепа среди них не обнаружилось, а единственным раритетом, пробудившим любопытство в Микеланджело, была ловкая подделка. Некто, обладавший ловкими руками и поистине инфернальным чувством юмора, соединил вместе части волчьего и человеческого черепов, дополнив свое творение необычайно длинными резцами, выточенными из коровьего рога. Химера была поименована на бирке как «Череп ликантропа (человеко-волк) из Валахии».
Картинам, изваяниям и подобным им объектам, лишенным практического смысла не нашлось места ни в коллекции диковинок, ни в самоем доме мессира Бальтасара. Статуй здесь нет. Ни одной. Ни единой. Как истинный ученый муж, он считает любование подобными объектами бессмысленной тратой времени.
Маэстро Ломбарди, явственно тяготившийся общением с посетителем, призвал в помощники красномордого толстячка и велел проводить синьора до ворот – град только что прекратился.
Градины размером с грецкий орех, а некоторые даже с младенческий кулачок, все еще лежали на испуганной примятой траве. Солнечные лучи не торопились прорвать легионы черных туч, чтобы растопить их, а ледяной ветер забирался под одежду без всякого сочувствия к живой плоти. Синьор Буонарроти заметил, как его провожатый поежился под плащом, и взгрустнул:
– В такую погоду нехудо согреться глотком винца.
– Выпить винца, синьор, нехудо в любую погоду! – фыркнул толстячок и надвинул поглубже засаленный головной убор, некогда числившийся беретом. – Жаль, никто не наливает.
– Держи, – скульптор раскошелился еще на одну монету. – Сдается, ваш хозяин большой скопидом.
– Это