Дар легкомыслия печальный…. Игорь Губерман

      Стал русский дух из-за жестоких

      режимов, нагло-самовластных,—

      родильным домом дум высоких

      и свалкой этих дум несчастных.

      Я мало, в сущности, знаком

      с душевным чувством, что свободен:

      кто прожил век под колпаком,

      тем купол неба чужероден.

      В чертах российских поколений

      чужой заметен след злодейский:

      в национальный русский гений

      закрался гнусный ген еврейский.

      От марша, от песни, от гимна —

      всегда со стыдом и несмело

      вдруг чувствуешь очень интимно,

      что время всех нас поимело.

      Я свободен от общества не был,

      и в итоге прожитого века

      нету места в душе моей, где бы

      не ступала нога человека.

      Уже до правнуков навряд

      сумеет дух наш просочиться,

      где сок и желчь, где мед и яд,

      и смысла пряная горчица.

      Играть в хоккей бежит слепой,

      покрылась вишнями сосна,

      поплыл карась на водопой,

      Россия вспряла ото сна.

      Ровеснику тяжко живется сейчас,

      хотя и отрадно, что дожил,

      но время неслышно ушло из-под нас

      ко всем, кто намного моложе.

      Сами видя в себе инородцев,

      поперечных российской судьбе,

      очень много душевных колодцев

      отравили мы сами себе.

      Всегда из мути, мглы и марева

      невыносимо черных дней

      охотно мы спешим на зарево

      болотных призрачных огней.

      Российской бурной жизни непонятность

      нельзя считать ни крахом, ни концом,

      я вижу в ней возможность, вероятность,

      стихию с человеческим яйцом.

      Россия обретет былую стать,

      которую по книгам мы любили,

      когда в ней станут люди вырастать

      такие же, как те, кого убили.

      Я, в сущности, всю жизнь писал о том, как

      мы ткали даже в рабстве нашу нить,

      достанет ли таланта у потомка

      душой, а не умом нас оценить?

      В России ни одной не сыщешь нации,

      избегнувшей нашествия зверей,

      рожденных от безумной радиации,

      текущей из несчетных лагерей.

      Бурлит людьми река Исхода,

      уносит ветви от корней,

      и молча ждет пловца свобода,

      и сорок лет дороги к ней.

      Еврей весьма уютно жил в России,

      но ей была вредна его полезность;

      тогда его оттуда попросили,

      и тут же вся империя разлезлась.

      Мы ушли, мы в ином окаянстве

      ищем радости зренья и слуха,

      только смех наш остался в пространстве

      флегматичного русского духа.

      Мой жизненный опыт – вчерашен,

      он