«Мишка, Мишка…» Воспоминания. Михаил Ганевский
открыл он изящной формы футляр из папье-маше. Как увидел я в синем бархате обивки инструмент нетипичной, доклассической формы… Как по голове меня стукнуло!.. Пробовал звук я, скорее, из вежливости – струны жильные, инструмент долго молчал, но тембр многообещающий… Где деньги взять?.. Да и правда ли всё это?..
Договорились вдвоём к мастеру сходить. П.А. жил в переулках рядом с консерваторией. Шли мы вдвоём по улице Герцена (теперь – Б. Никитская) вниз, и голова у меня пухла от проблем и вопросов. Если Кочергин подтвердит подлинность, то сколько же тогда запросит П.А. Где взять деньги? Продавать Вильома? Есть ли смысл в таком обмене? И т. д., и т. п. Пришли в мастерскую. Я говорю П.А.:
– Пойдёмте к мастеру.
– Я не пойду. Великий Леман (мастер начала 20-го века) наблюдал за этим инструментом! А здесь?.. – Пошёл я один.
– Ну вот. Принёс.
– Ну, показывай своего Гранчино. – Поворачивается ко мне, улыбаясь во весь рот. Протягиваю ему инструмент и вижу, как лицо его вытягивается, улыбка исчезла, остался только профессионально цепкий взгляд. Покрутил инструмент в руках и говорит мне сдавленным голосом:
– А ведь она настоящая! Я похожую в Париже у Ватло видел… И смычок… Действительно, «Вильом». Сколько, говоришь, просит? А где он?
– В прихожей. К тебе не пошёл, говорит: «Я знаю, что принёс.»
– А цена – 800 рублей за всё. Не знаю, что и делать. Денег нет. Только если моего «Вильома» продать. Ты его знаешь. Стоит ли менять?
– Какой разговор?! Конечно стоит! Цена Гранчино в таком состоянии – тысячи три. А если переборку сделать – все пять тысяч.
– Ну так что, брать?
– Бери… и беги!
И пошли мы с П.А. дальше. Вниз по улице Герцена, к профессору моему, Сергею Захаровичу, знатоку и ценителю музыкальных инструментов. Показали. Как начал он ругать виолончель:
– Какой это Гранчино? Ну, может быть, итальянец, но какой битый! Это сколько денег на один ремонт уйдёт?! – Я мрачнел всё больше. И так положение почти безвыходное, а он ещё добавил «чернухи»! Идем обратно, вверх от гостиницы «Москва» к Центральному телеграфу. Оба с поникшей головой. Неожиданно П.А. говорит:
– А Вы знаете, Ваш профессор прав. Пожалуй, я снижу цену – 750 рублей. – От такого заявления у меня сдавило горло!.. И отвечаю я ему откровенно:
– Дорогой Пётр Анатольевич. У меня и таких денег нет. Чтобы купить вашу виолончель мне надо свою продать! Но когда это случится – я не знаю…
– Молодой человек, Вы мне понравились. Считайте, что эта виолончель Ваша. Она пока полежит у меня. А когда Вы соберёте деньги – придёте и заберёте её. Неважно, когда!
Дух у меня заняло от таких речей, такого исхода дела. Не знал, как и благодарить…
Продавать я решил Стрнада, тирольца. Предложил студентам. Пробовали. Слушали… В этот период (несколько месяцев) я чуть не потерял своё сокровище.
Прихожу я, однажды, домой, а сестра спрашивает меня:
– Где твоя записная книжка?
– А зачем тебе моя записная книжка?!
– Ну как же, ты ведь сам просил!
– Я?!
– Ну,