Тео. Ю. Лис
потолок сквозь клубы сизого дыма. Бывают такие дни, когда просыпаешься с уже готовыми претензиями к миру. Я не помню, что мне снилось, но я чувствую себя раздраженной. Будто всю ночь слушал чью-то пустую болтовню.
В таком настроении лучше никого не видеть. Да и не хочется, если честно. Не хочется даже просто принимать вертикальное положение. Спина прирастает к простыне, подушка вцепляется в затылок. Сложно поднять руку, чтобы донести сигарету до рта.
Квартира уже живет своей жизнью. Кто-то топает по коридору, стукается о тумбочку за поворотом, ругается. Кто-то играет на фортепиано в гостиной. Кто-то болтает за стенкой. У Клэр?
Я набрасываю на себя халат, открываю окна и, оставив дверь распахнутой, выхожу в коридор. Здесь все так же сумрачно, несмотря на ясный день. За это я его и люблю. Этот коридор – словно артерия в теле нашей квартиры, ведущая к самому сердцу – кухне. В кухню чаще всего приходят самые свои. Готовят, изредка бьют чашки, варят кофе, спорят, курят, рассевшись на подоконниках и свесив ноги в окно. Иногда трахаются. Хотя я бы не стала – на столе постоянно полно крошек, потому что Клэр ест за ним круассаны по утрам и бросает сухие хвостики там же, рядом с пустыми чашками.
Дверь к Клэр закрыта. Я не стучу, просто иду дальше.
Ванна занята. Во рту гадкий привкус после вчерашнего сладкого какао с ромом и сигарет. Хочется прополоскать горло, не говоря уже о том, чтобы почистить зубы, и я иду в кухню. Оттуда уже пахнет кофе. С кардамоном. Значит, сварила его не Клэр.
Проходя мимо зеркала, я бросаю на себя быстрый взгляд. Бархатный темно-зеленом халат с вышивкой достоин какого-нибудь шейха, но из-за роста и худой шеи под длинными каштановыми кудрями я похожу не на наложницу даже, скорее на мальчика из гарема. Я усмехаюсь себе уголком рта и закуриваю.
– Стой!
Я не успеваю переступить порог. Мишель стоит ко мне спиной, вытянув руку со смартфоном. Я знаю, что она слегка улыбается, самыми уголками рта. Хотя голос звучит серьезно.
– Назад. Ещё. Тео, ты все ещё в кадре.
Я пячусь, пока не натыкаюсь затылком на бра. Металлический тюльпан кусает меня острым лепестком за затылок. Маленький укол – и накопленное раздражение с шипением вырывается наружу.
– Голод важнее сторис, – я врываюсь в кухню, как монголы в Китай. Мишель капитулирует. Только громко цокает языком. Она в широкой, расшитой бисером тунике. Солнце путается в стеклярусе и золотых нитях. Из-под туники торчат длинные загорелые ноги. Мишель шлепает босыми ногами по грязному паркету и усаживается на подоконник.
Смахнув пепел в мойку, я аккуратно пристраиваю сигарету на металлический край и принимаюсь умываться.
– Сегодня вас приветствует утренняяТео во всей красе, – Мишель наводит на меня камеру. Я понимаю это по голосу. Ее «голосу для камеры». Вода течет по запястьям, в рукава халата, капает с подбородка. Не оборачиваясь, я показываю в камеру фак. Мишель хохочет.
– В кибер-будущем ты бы воткнула себе глаз-камеру, чтобы все сразу транслировалось в сеть? – я промокаю лицо тонким кухонным полотенцем и смахиваю с подбородка пару сухих хлебных крошек.
Мишель