Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны. Василий Звягинцев
– занятий спортивной стрельбой, охотой, путешествиями, преферансом…
А потом случился Перевал и после него – смерть не смерть, жизнь не жизнь, а так, не пойми чего, но со всеми признаками в общем-то жизни. Вот у Эдмона Дантеса когда началось нечто подобное – после ареста, после полёта в никуда в мешке с двухпудовым пушечным ядром, или когда он перегружал сокровища кардинала в сундуки своей яхты?
Частые обращения к роману, явно не входящему в списки Великих книг человечества, – это от Александра Ивановича Шульгина, сыгравшего в жизни скоромного армейского лекаря Вадима Ляхова ту же примерно роль, что аббат Фариа в жизни молодого, никому не известного моряка.
И от Шульгина же – непонятное «демократически настроенным» знакомым стремление в очередной раз спасать мир. Хорошо хоть, инфекция проявилась в достаточно стёртой форме, не так, как у Ленина, Троцкого или Гитлера. Но и то, что он уже успел, с теорией «малых дел» не слишком соотносится.
Однако, опять же «остановившись, оглянувшись», следует признать – ему себя особенно упрекнуть не в чем. Не слишком обширных познаний Вадима (но всё же неизмеримо больших, чем у членов так называемых «экспертных сообществ», расплодившихся во множестве) в историческом материализме, геополитике и самой обычной всеобщей истории хватало на то, чтобы понять – предпринимаемое им здесь и сейчас, с помощью Секонда, Сильвии, остальных рыцарей «Братства» – это как раз то, что в человеческих силах сделать, не превращаясь в «Бога» в каком угодно смысле, чтобы не допустить человечество от сваливания с «лезвия бритвы» в пропасть вселенского зла.
Он усмехнулся. Высокопарно звучит и на первый взгляд отчётливо отдаёт манией величия как минимум. И тут же успокоил себя, как будто в этом была необходимость: а разве любой человек, ныне причисляемый к «великим» или хотя бы «замечательным»[17], не тем же самым при первой возможности заниматься начинал? Империи строить, «Либерте, эгалите, фратирнете» учинять, на худой конец – единомыслие внедрять. Так спасибо Александру Ивановичу и его друзьям – до уровня подсознания обеспечили понимание того, где в своих «благородных начинаниях» остановиться нужно: за шаг до «точки невозврата», от которой начинается известно чем вымощенная дорога в ад.
Вот, например, есть у него в личном распоряжении небольшое устройство, всего вдвое больше размером, чем обычный ПК (персональный компьютер, а не пулемёт Калашникова), предназначенное для совмещения пространства и времени. Вообще-то Левашов не совсем правильно своё изобретение поименовал. Совмещение там имеет место, но гораздо важнее – перемещение вдоль и поперёк пространственной и временной координатных сеток. На пароходе «Валгалла» есть такое же, но раз в десять больше и мощнее, но ему и своего хватает.
Фёст потушил лампу на письменном столе, пересёк кабинет и сел на широкий подоконник открытого в сторону Красной площади окна. Отчётливо видны были звёзды на двух ближних башнях. На этот раз он решил покурить трубку, за обычной суетой на неё никогда не хватало времени. А сейчас можно. При должном умении единожды набивши, можно попыхивать хорошим
17
Вот здесь таится некая, одна из многих хитростей русского языка – слово «замечательный» как-то больше ассоциируется у большинства с «восхитительный», «великолепный» и т.п., но не с истинным смыслом – «ставший заметным», по Далю – «стоящий внимания». Сходно с инверсией слова «изумительный», т.е. способный «привести в изумление», «в бессознательное состояние», напр: «В ходе дознания испытуемый в изумление пришёл».