Сибирский папа. Наталия Терентьева
на вид можно было дать четырнадцать лет – худенькая, без тени краски, с крохотным ртом и выразительными глазами, с высоко зачесанными в хвост длинными волосами, одетая просто и по-детски – в голубых джинсах и белой футболке с большим розовым зайцем на груди. Больше всего она была похожа на ожившую куколку. И предположить, что эта куколка озабочена вопросами экологии и будущего нашей планеты было практически невозможно. Но она говорила очень уверенно, запоздало представилась, объяснив, что ей двадцать шесть лет, зовут ее Байхэ и она учит русский язык сама, потому что это «язык Рьва Торздого и Бужгина», что она из небольшого китайского города из Внутренней Монголии (особой части Китая), в котором живет всего… пять миллионов человек. И пусть, продолжила девушка, путая «л» и «р», «б» и «п», неправильно ставя ударения, но очень взволнованно и искренне, пока у него не будет никакой официальной силы, армии и оружия. Зато у него будет самая главная сила – воля миллионов молодых людей. Главное, убедить эти миллионы, просветить их, увлечь на свою сторону. И поскольку это правительство будет не политическое, а экологическое, оно не вызовет протеста существующих властей. Мне показалось предложение наивным и сказочным, но доклад вызвал просто бурю восторга в зале.
На конференции было много иностранцев – несколько студентов из Европы, студенты из Индонезии, Индии и Ирана и, конечно, еще китайцы, кроме милой Байхэ, целая делегация, мне очень понравился их доклад, они делали его совместно. Вышли всемером и рассказывали, не ошибаясь, не путаясь, не смеясь, по-русски, с тем же очень характерным и забавным акцентом, но понятно и четко, о своей программе, которую они разработали в филиале МГУ, построенном в большом китайском городе Шэньчжэнь. Филиал абсолютно повторяет архитектуру нашего главного здания, где я учусь на семнадцатом этаже. И построили его китайцы без наших чертежей. Сфотографировали и повторили.
– Мартышки… – довольно громко сказала девушка рядом со мной.
И Гена тоже послал мне картинку обезьянки и подписал ее: «Эволюция обогнула их».
Удивительная смесь чудовищной ксенофобии и безграмотности. Девушке я ничего не ответила, а Гене пришлось написать: «Почитай идеологов фашизма, тебе понравится, начни с Геббельса». Гена покраснел, стал крутиться, потом вскочил и все-таки перебрался ко мне. Я видела, что Кащей, который в этот момент напоказ флиртовал с какой-то девушкой, то и дело оборачиваясь на меня, недовольно вскинул брови и откинул назад волосы.
Редким мужчинам идут длинные волосы, но Кащею идут. В сочетании с его худобой, беспокойными движениями, мгновенно вспыхивающим неровным румянцем на обычно бледном лице, бескровных губах, которые он нервно кусает, они делают его похожим на поэта эпохи декаданса. Девушкам Кащей нравится. Мне тоже. Чем? В нем есть что-то мужское, несмотря на худобу и экзальтированность, в его сути, в том, что руководит его поступками и поведением. А в большинстве мальчиков, окружающих меня, нет. И в Гене нет. Как бы откровенно он ни пытался выразить свои чувства,