Голливудская трилогия в одном томе. Рэй Брэдбери
– их была целая студия – подпевали! – радостно воскликнула старуха, от приятных воспоминаний ее плоть словно помолодела, голова слегка приподнялась, глаза блеснули, точно осколки стекла. – «Когда в горах весна».
– «Милая Сью», «Голубые небеса», – подхватил я.
– О, они были прелестны! Канарейки. Правда?
– Прелестны. – Мне в то время было десять, и я старался понять, как эти чертовы птицы умудряются так верно вторить музыке. – Я тогда сказал маме, что клетки, наверно, выстилают дешевыми нотами.
– Похоже, вы были неглупым мальчуганом. – Голова в изнеможении упала, старуха закрыла глаза. – Теперь таких не бывает.
«И никогда не было», – подумал я.
– Но на самом деле вы ведь пришли, – опять прошелестела она, – не из-за канареек?..
– Нет, – признался я. – Я насчет того старичка, что снимал у вас…
– Он умер.
Я не успел ничего спросить, как она спокойно продолжила:
– Я не слышала, как он возится внизу на кухне, со вчерашнего утра. Ночью тишина мне все объяснила. Когда сейчас вы открыли дверь внизу, я так и знала: кто-то идет с плохими вестями.
– Сожалею.
– Не стоит. Я его совсем не видела, разве только на Рождество. За мной ухаживает моя соседка, приходит два раза в день, поправляет постель, приносит еду. Значит, он умер, да? Вы хорошо его знали? А похороны будут? Там на бюро пятьдесят центов. Возьмите, купите от меня букетик.
Денег на бюро не было. И бюро тоже не было. Но я сделал вид, будто есть и то и другое, и сунул в карман несуществующие центы.
– Приходите через шесть месяцев, – прошептала она. – Я тогда поправлюсь. И снова буду продавать канареек, и… Вы смотрите на дверь! Вам надо идти?
– Да, мэм, – виновато сказал я. – Хочу предупредить – у вас входная дверь не заперта.
– Ну и что? Кому нужна такая старуха, как я? – Она в последний раз приподняла голову.
Глаза вспыхнули, лицо исказилось, словно что-то отчаянно билось у нее внутри, стремясь вырваться наружу.
– Никто больше не войдет в этот дом, никто не поднимется по лестнице! – выкрикнула она.
Голос смолк, словно радиостанция, оставшаяся за холмами. Веки опустились, она медленно выключалась из действительности.
«Господи, – подумал я, – да ведь ей хочется, чтобы кто-то поднялся сюда и оказал ей ужасную услугу! Только не я!» – пронеслось у меня в голове.
Глаза у нее широко раскрылись. Неужели я произнес это вслух?
– Нет, – проговорила она, пристально вглядываясь мне в лицо. – Вы не он.
– Кто?
– Тот, кто стоит у моей двери. Каждую ночь. – Она вздохнула. – Но никогда не входит. Почему?
Она остановилась, как часовой механизм. Еще дышала, но уже хотела, чтобы я ушел.
Я взглянул через плечо. В дверях ветер шевелил пыль, там словно туман клубился, как будто кто-то стоял и ждал. Что-то или кто-то, кто появлялся каждый вечер и стоял в холле.
Я направился к дверям.
– Прощайте, – сказал я.
Молчание.
Надо бы остаться, выпить с ней чаю, пообедать, позавтракать.