Киммерийское лето. Юрий Слепухин
Мне двойной с лимоном, без сахара.
– Как ты можешь такую гадость, бр-р-р. А себе я возьму эклер, хорошо?
– Какой еще эклер? Не хватает только, чтобы ты за свое прекрасное поведение получала пирожные!
Ника удалилась с обиженным и меланхоличным видом, надрывая материнское сердце «Может быть, зря я не позволила ей скушать этот несчастный эклер? – подумала Елена Львовна. – Да нет, нужно же как-то воспитывать…»
– Не думай, кстати, что твое наказание ограничится лишением пирожного, – сказала она, когда дочь вернулась, неся две чашечки «эспрессо».
– Дома ты поставишь меня в угол?
– Нет, милая моя, в угол не поставлю. Но если у тебя были запланированы какие-то мероприятия, то теперь можешь их аннулировать. Потому что до конца мая ты из дому не выйдешь. То есть в школу, разумеется, ходить будешь. Но и только!
Она потыкала ложечкой ломтик лимона, поднесла чашку к губам и только после этого посмотрела на дочь. Та сидела с совершенно несчастным видом.
– Мама, послушай…
– Да?
– Мама, ну ты же помнишь… у Андрея два билета в «Современник», на двадцать шестое. Он пригласил меня еще когда, ты же помнишь…
– Я помню, помню. Но я хочу, чтобы и ты помнила, что тебе уже шестнадцать и что в таком возрасте люди должны отвечать за свои поступки. А Андрею ты скажешь, что плохо себя вела и тебя наказали.
Большие темно-серые глаза дочери начали быстро наполняться слезами.
– Только, пожалуйста, без этого, – непреклонно сказала Елена Львовна.
Тут она действительно была непреклонна, хотя минуту назад испытывала раскаяние, не разрешив дочери полакомиться пирожным. Для того чтобы наложить на девочку еще одно, и гораздо более суровое, взыскание, были особые причины. Дружба Вероники с этим Андреем Болховитиновым нравилась Елене Львовне все меньше и меньше, и, хотя ничего серьезного, судя по всему, между ними не намечалось, лучше было заранее принять меры. Будучи матерью передовой и современной, она не собиралась протестовать против того, чтобы дочь бывала в обществе знакомых мальчиков. Но мальчики вообще – это одно, а один определенный, конкретный мальчик – это уже нечто совсем другое, И об этом «другом» Веронике думать пока рано. Слишком рано.
Она допила кофе, порылась в сумке, достала ключ, деньги, книжечку троллейбусных талонов, уложила все это в портмоне и протянула дочери.
– Бери и поезжай домой. Посмотри, есть ли хлеб, – если нет, сходишь в булочную. Да, и возьми еще молока и две бутылки кефира.
– Хорошо, – отозвалась Ника подчеркнуто покорным голосом. – Ничего больше не нужно?
– Ничего. Если вспомню что-нибудь, куплю сама на обратном пути. И чтобы никуда не заходила, слышишь?
– Да, но в школу-то мне зайти придется, то есть не в школу уже, а просто повидать кого-нибудь…
– Для чего?
– Ну… узнать, что задали, и вообще! Понимаешь, по телефону это бесполезно, все равно перепутают, – убеждающе сказала Ника.
– Зайди, только ненадолго, и сразу домой.
– Хорошо,