Подарок старой повитухи. Ирина Елисеева
ой. Он, небось, твою прабабку Саню помнит, когда она сюда ещё девчонкой по ягоды бегала…
Историю про Саньку – так звали в детстве мою прабабушку – и её подругу Нюту мне много раз рассказывала баба Катя – дочь той самой Саньки. В то время мы жили в Средней Азии. В летние каникулы родители отправляли меня в Асафьев, к бабе Кате, а сами ехали к теплому морю, отдыхать от работы, семейных забот и меня.
Дом бабы Кати стоял на самой опушке огромного сумрачного елового бора. Елки стояли плотной стеной и казались неприступными до той поры, пока баба Катя не повела меня знакомыми ей с детства тропами в этот загадочный лес. Вместе с бабулей я пропадала в нем целыми днями. Мы бродили в чаще, выходили на поляны, взбирались на пригорки, пили прохладную воду в чистых ручьях, поросших малинником и смородиной. Собирали ягоды, грибы, травы.
Бабушка знала места в лесу так, как если бы на елках и берёзах были развешаны указатели «налево», «направо», «прямо». Шли, не задумываясь, не боясь заблудиться. И разговаривали. Вернее, говорила баба Катя. А я слушала, время от времени задавая ей вопросы. Рассказывать она умела так, что я и плакала и смеялась, будто всё рассказанное со мной происходило. Иногда за разговорами забирались в такую чащу, что неба не видно было сквозь ветви елей и сосен. Историю про Саньку и Нюту тогда я услышала впервые. Потом записала её, чтобы не забыть подробности. Как выглядела прабабушка, сказать трудно. Маленькая, пожелтевшая и потрескавшаяся от времени фотография курносой девчонки в длинном светлом платье – всё, что у меня было… Узорчатый платок повязан, как пионерский галстук. Девочка смотрела на меня выжидающе и удивленно. Такой я себе её и представляла, точно слышала её голос, вспоминая много раз слышанную историю…
Телега жизни
1913 год
В то лето на заимку отправили Саньку. Отец работал в заводе, брат Алеша учился в реальном училище. А Соня с Володей – у них уже свои семьи были. Кроме нее, некому. Хочешь – не хочешь, собирайся без разговоров. Конечно, малость боязно было одной, в лесу. Хозяйство не богато – корова, телка с бычком, овец пять голов. Утром напоил, выгнал, днем прямо на выгоне воды налил, вечером загнал, подоил… А было Саньке в ту пору двенадцать лет.
Бросил отец в телегу мешок ржаной муки, узелок с солодом, спичками, солью. Собралась и Санька, поехали. Заимка Чеверёвых как раз за Ильинкой была. Ехать далеко, идти – еще дольше. Привез отец, сгрузил: «Оставайся с Богом». Алеша, брат, встретил. Он скотину стерег. Ее еще третьего дня они пригнали вдвоем со старшим братом Володей.
Отец Саньку сгрузил, Алексея посадил:
– Да, мать велела передать – солод старый, бросовый. Меси только скотине. Тебе хлеба пока хватит, а там ишшо привезу. Ннн – о – о , – дернул вожжи. С тем и уехали.
Заимка была крепкой: изба, загон, скотнушки… В избе Санька печь затопила, чтобы сырым не пахло. Давно тут никого не было. Алеша, видать, на сеновале ночевал. Ну, вот, осмотрелась она немного – пошла скотину проведать. А что ей сделается? Гуляет себе, жует в загоне. «Вот тебе и суседи, и товаришши».
Любопытно стало Саньке, кто нынче хозяйничает у Митриных, она и пошла посмотреть. А митринская заимка от чеверёвской недалеко стояла. Вот идет она, мечтает: хорошо бы, если б подружка Липа! То-то отрадно. Хоть будет с кем вечерами перемолвиться. А то и петь станут, как бывало… А подошла к избе: на вот! Бабка Федосья на завалинке сидит, вяжет чего-то, только спицы лязгают. Да-а-а. Веселого мало. С бабкой не поговоришь про юбки – бантики, не поиграешь в салки, искупаться на речку не сбегаешь. Да и петь бабка не горазда – голос подводит. Но Санька виду не подала, подошла. Поздоровалась. Как-никак, живой человек. Хоть словом перемолвиться есть с кем, и на том спасибо.
– А-а-а…Санечка. Знать-то, нынче ты у меня в суседях? Вот и ладно. Все веселей, – бабка говорила, не поднимая головы. Только довязав ряд, сложив спицы, посмотрела на гостью.
– Ну, как тятенька? Здоров?.. Он у вас мужик справный, баской. А маменька?.. Все хворает? Уж больно тонкой она кости уродилась, вроде как не от нашенской бедноты.
Тут на крылечке Митринского дома вдруг появилась девица, которой Санька раньше никогда не видела. Годами, вроде, как она и Липа. А, может, чуть старше. Но с виду какая-то чудная…
Тут на крылечке митринского дома вдруг появилась девица, которой Санька раньше никогда не видела. Годами, вроде, как она и Липа. А, может, чуть старше. Но с виду какая-то чудная. Как на праздник выряженная. «Вот уж расфуфырилвсь. Кто такая?» – подумала Санька. И тут же услышала голос бабки Федосьи.
– Вот и наша Нюточка. Наша красавица. Ты, Санечка, прими ее в подружки. Когда по ягоды сходите, когда на речку. Вечером приходи, рукодельничать станем. Нюточка такую шаль небывалую вяжет, поглядишь.
– Ага, – промямлила Санька, и побрела восвояси. «На кой мне ваша Нюточка? Вырядилась, гляди ты, королевишна! Кто тебя тут видит, на заимке-то?..»
И все же по вечерам, как управится со скотиной, молоко процедит, по кринкам разольет, в холодный погреб составит да приберется, бежала она на митринскую заимку. Бабка еще возилась. Нюточка как–то неловко ей помогала, неумело, да