Железный поход. Том 1. Кавказ – проповедь в камне. Андрей Воронов-Оренбургский
их плечи и лица костлявыми пальцами, оборачивалась вперед и назад, точно искала поддержки и никак не могла найти.
– Татьяна Федоровна! Матушка-благодетельница наша! По приказу вашему Антипка, сын Тимохинский, верхами в уезд слетал. С его благородием – с паном урядником возвертался. Прикажете-с просить?
Осип, ливрейный слуга, накануне принимавший сырой плащ Лебедева, юркнул из-за двери и, клюнув губами графиню в плечо, замер, подобострастно склонил голову, поглядывая исподлобья на барыню. Та посмотрела на плешивого, похожего на откормленную крысу служку, не разжимая искусанных губ. Исплаканные глаза ее смотрели мертво и проникновенно, глубокие, как омут.
– Зови же, Осип! Чего ждешь?! – с трудом сдерживая судорожное рыдание, наконец разродилась она.
Аркадия подняли рывком и встряхнули, как пустой мешок, поставили лицом к стене. За спиной холодно звякнуло оружие.
– Нехай отдышится, а то задушишь его, Антон.
– Пошел! – гаркнул сиплый бас конюха. – Сейчас тебя ощипают, гуся. Его благородие пан урядник враз расколотит, что ты за птица.
– Но, но, полегче! Не трогать его! Простите, графиня, служба… Попрошу всех выйти, оставьте нас одних. Одевайтесь, ротмистр. Влипли вы, сударь… Гнусная история, скажу я вам.
Аркадий порывисто обернулся, в нескольких шагах от него стоял плотный, с недовольным, обрюзгшим, скверно пробритым лицом урядник, а чуть далее, за его двухаршинной спиной серыми силуэтами вырисовывались фигуры конвоя.
– Который час? – Лебедев, раздраженно растирая грудь, подошел к стулу, на котором лежал мундир.
– Рассвет… скоро пятый час, одевайтесь.
В опустевшей спальне резко пахнуло солдатским сукном, крепким запахом дешевого табака и мокрых сапог.
Неторопливо, с достоинством облачаясь в мундир, Аркадий Павлович был спокоен, но боле серьезен, столь велико было его презрение к полицейским чинам и вообще ко всему этому недоразумению, что ему не хотелось ни лишним словцом, ни притворной улыбкой бодрости подчеркнуть свою смелость и правоту беспричастности. Он был ровно настолько уверен и сдержан, насколько необходимо для того, чтобы оградить свою душу и офицерское благородство от чужого злорадного глаза.
– Урядник, – застегивая последний крючок ворота, все же не удержался драгун. – Вы наконец соизволите, любезный, объяснить мне, что все это значит? Какого черта и по какому праву вы все тут вламываетесь в мою спальню и устраиваете дешевый балаган?
– Сдайте оружие, – точно не слыша вопроса, мрачно надавил тот, передавая своему подручному офицерский палаш и револьвер Лебедева. Затем цепко, но без зависти, мазнул статного ромистра взглядом, неопределенно покачал головой и по-житейски хмыкнул: – Выпить… хотите? Рюмку?
– Да идите вы к черту со своей рюмкой! На службе вы или на святках?
Аркадий обжег брезгливым взором опухшую с перепоя вишневую рожу жандарма и, независимо заложив руки за спиной, уставился в робко светящее