Иконописец. Игорь Середенко
и меня это радовало. Но и тревожило его новое и непонятное увлечение. Каждый день и помногу часов он находился у картины. Иногда он что-то шептал, даже во сне, иногда молча сидел напротив картины, безумно уставившись на нее.
Слуги начали замечать его бормотание на непонятном им языке даже во сне.
Всё разрешилось совсем недавно, когда я решил, замечая подвижность мальчика и смену его лица с бледного на здоровое, проверить его состояние у врача. Результатом обследования я был поражен. Мальчик был совершенно здоров. Никакой злокачественной опухоли у него в голове не было.
Я несказанно был рад этому. Но меня беспокоило его новое увлечение этой картиной, и его угрюмость и молчаливость пугали меня. Вскоре при таинственных обстоятельствах гибнет отец мальчика, мой сын. Тогда я и решил послать вам письмо. В надежде, что вы приедете и поможете мне, одинокому старику справиться с этими почти мистическими событиями.
– Скажите, а вы не подозреваете, что картина могла быть чем-то обработана, ну, например, каким-нибудь химикатом? – спросил Руперт.
– Это я уже проверял. Нет, картина ничем не обработана, кроме засохших красок и полотна ничего необычного мой химик не обнаружил, за исключением… – Корра замолчал, задумавшись.
– Чего?
– Он полагает, нет, он убежден, что полотно сделано не из бумаги. А из…, – он запнулся, – извините меня, это старческое волнение. Это всё годы.
– Вы хотели сказать о материале, из которого сделана картина, – напомнил Руперт.
– Да, это меня и пугает. Этот лист сделан из кожи.
– Человеческой? – задумчиво спросил Руперт.
– Нет, мой химик не знает, но уверил, что не из кожи человека. Это какое-то животное. У меня последнее время проблемы с памятью. Вероятно, сказываются годы.
Лукас Корра поднялся и жестом пригласил проследовать за собой.
– Мы сейчас пойдем к моему внуку, Ямесу, – сказал Корра.
Они проследовали через коридор в одну из комнат.
Беззвучно отворив дверь, они оказались в просторной комнате, полной детских игрушек. У стены располагалась кровать. Мальчик сидел на стуле и смотрел безучастно в окно, за которым открывался великолепный вид в парк, полный роскошных деревьев, между которыми, в отдалении, сияла голубая гладь озера.
– Это и есть мой внук, – сказал Корра.
Руперт подошел к мальчику ближе, чтобы разглядеть его лицо. Ямес сидел, выпрямившись, глаза его были направлены в окно. Он не моргал, ни один мускул на его лице не шевельнулся. Казалось, что он никого не замечает.
– Он не реагирует ни на кого, – тяжело сказал Корра. – Мой слуга утром помогает ему перейти с кровати на стул. Так он весь день и проводит: на стуле и в саду, в беседке.
– И он ничего не говорит?
– Нет. Хотя постойте, я… Ну, в общем, я не уверен, – он тяжело вздохнул, словно не мог решиться сказать. – Ну, как бы вам ответить, может быть, этого и не было, и оно есть плодом моего больного