Сказка о губах. Леба Вафельникова
я, по правде сказать, не очень смотрел по сторонам. Как-то раз (и я был тогда совсем маленьким и ещё не болел) я захотел посмотреть, что вверху; до этого, уже умея ходить, я смотрел только на свои ноги и на разные островочки пола – на зелёном можно было сидеть, как будто трава с улицы выросла дома, и это было чудесно – мамочка не пускала меня ходить во время прогулок, даже когда я мог писать – тогда это были несколько слов и всё, но я мог (а несколько слов или много – и что с того?); я садился на мягкий и высокий персиковый пол и падал вперёд, закапываясь в него, а мамочка прятала в него свежие персики, и мы с сестрой их искали (на неё я никогда не думал не смотреть – она не такая красивая, как мамочка, но всё тело у неё изгибается волнами – она тёплая и как я, только я не изгибаюсь); были островки, куда нельзя было садиться, была мамочка, один раз разозлившая себя (мы ничего не делали), – тогда мне стало очень неприятно, у неё почти ничего не было не так – даже кулон висел, не перекрутившись, а в лице всё распрямилось почти до…
Я плакал тогда почти час, и хотя всё почти сразу прошло – мамочка обнимала нас и тоже плакала – я успел запомнить, как некрасиво тогда всё стало: плюшевые персиковые мягкости схлопнулись в коричневатый картон, а сидеть стало твёрдо и неприятно; всё стало таким непогнутым и отдаляющимся, что я очень расстроился.
С сестрой мы об этом никогда не говорили, но она всегда гладит меня перед уходом, и я догадываюсь, что она имеет в виду всё то, чего мне, наверное, не хватало. Мамочка никогда на нас больше не кричит, папочка – тоже, но у него и так всё прямее (и нос, и глаза), так что мне бы не хотелось сидеть с ним. Хорошо, что мамочка сидит со мной, это очень красиво.
Действие второе
Картина первая
Вся комната обклеена схемами и картами маршрутов.
Жань-Поль: Когда сестра в первый раз спросила меня, почему всё должно стоять именно так, я сказал, что иначе за столом нельзя будет писать. Она спросила, почему; я не был уверен, что она серьёзно, но – с другой стороны – она даже не вздрогнула, заходя, а ведь одну вазу ощутимо сдвинула съехавшая стопка книг. Я произнёс, внимательно обхватывая во рту каждое слово, что если не будет так, как должно быть, – то всё будет плоским и твёрдым (как тогда). Сестра задумалась, разглядывая бордовую книжку, торчавшую сбоку на уровне её глаз; я раскрыл другую, новую – в сиреневой обложке – и показал ей. Если не расставить, как надо, всё будет таким, – и я осторожно и медленно указал ей глазами на чёрную стружку, немного ссыпавшуюся из книжки, распахнутой в сторону сестры прямо под моим подбородком. Сестра, что-то почувствовав, кивнула и так же осторожно перевела взгляд со стружек на моё лицо. А теперь, – сказал я, – посмотри ещё раз.
Мы подошли к столу, сели; сестра немного больше шевелилась, чем обычно. Я легко и точно расставил вазы, как нужно, поправил занавеску сбоку от стола; лёгкими, всё время (прошедшее с того случая) отрабатывавшимися вихрями руки привёл комнату вокруг стола в порядок и сел обратно к сестре; она вздохнула, а я снова раскрыл книжку в сиреневом переплёте и положил