Потерянные слова. Пип Уильямс
велел папа.
Прятаться под столом было совсем не сложно.
Вечером я сидела у папы на коленях возле растопленного камина, и мы читали «Волшебную лампу Аладдина». Папа сказал, что эта сказка очень старая. Она была про мальчика из Китая. Я спросила, есть ли еще похожие сказки, и папа ответил, что их целая тысяча. Я никогда раньше не слышала подобных историй, не была в таких местах и не знала этих людей. Я оглядела Скрипторий и представила его лампой джинна. Он тоже был неприметным снаружи и полным чудес внутри. Некоторые вещи нам кажутся другими, не такими, какие они есть на самом деле.
На следующий день я стала просить папу прочитать мне еще одну сказку, забыв, что нужно сидеть тихо, как мышь.
– Бездельницу могут выгнать отсюда, – предупредил папа, и я представила, что меня отправили в пещеру Аладдина. Остаток дня я просидела под сортировочным столом, где меня в конце концов и нашло маленькое сокровище.
Это был листочек со словом, который слетел с края стола. Пока он медленно приземлялся, я решила спасти его и самой отнести доктору Мюррею.
Я наблюдала за ним. Листочек долго кружился, подхваченный невидимым потоком воздуха, и я ждала, когда же он упадет на пыльный пол, но этого не случилось. Он парил, как птица, и, почти приземлившись, перекувыркнулся в воздухе, словно по велению джинна. Каково же было мое удивление, когда он упал мне прямо на колени.
Листочек лежал в складках моего платья, как звезда, упавшая с неба. Я не осмеливалась к нему прикоснуться. Трогать листочки со словами мне разрешалось только в присутствии папы. Я хотела позвать его, но не смогла вымолвить ни слова. Так и сидела с листком на коленях, сгорая от желания прикоснуться к нему. Что это за слово? Кто уронил его? Никто за ним так и не наклонился.
Наконец я взяла листок, стараясь не помять его серебристые крылышки, и поднесла к глазам. В полумраке моего укрытия читать было сложно, и я переползла туда, где в просвете между двумя стульями сверкали пылинки.
Я поднесла листочек к свету. Черные чернила на белой бумаге. Восемь букв. Первая – B, похожая на бабочку. Остальные буквы я проговорила, как учил папа: O – круглая, как апельсин, N – от слова night, D – от слова dog, M – это доктор Мюррей, A – от слова apple, I – от слова ink, D – снова dog. Буквы я произносила шепотом. Первая часть сложилась легко: bond. Вторая часть не сразу получилась, но потом я вспомнила, как A и I читаются вместе. Maid.
Это слово – bondmaid[1]. Под ним, как клубок ниток, переплетались другие слова. Я не смогла понять, были ли они цитатой, присланной по почте, или их написал кто-то из помощников доктора Мюррея. Папа говорил, что они часами сидят в Скриптории для того, чтобы разобрать каждое новое слово и внести его в Словарь. Эта работа была важной еще и потому, что давала мне возможность обучаться, питаться три раза в день и становиться прекрасной молодой леди. Все эти слова, сказал он, были для меня.
– Вы каждое слово внесете в Словарь? – спросила я однажды.
– Нет, некоторые пропустим, – ответил папа.
– Почему?
Он
Невольница.