После войны. Ридиан Брук
кивнул, соглашаясь, но ожидаемого эффекта речь, к изумлению Рэйчел, на него не произвела. На лице его гуляла все та же дружеская улыбка.
– Я постараюсь не быть слишком дружелюбным, фрау Морган.
С этими словами герр Люберт повернулся и вышел из комнаты.
– Guten Morgen, alle[19].
– Guten Morgen, герр комендант. Guten Morgen, герр оберет.
– Es ist… kalt[20]. – Льюис похлопал руками в перчатках.
Все согласились – да, действительно kalt.
С некоторых пор Льюис взял за правило здороваться с немцами у ворот комендатуры района Пиннеберг, разместившейся в здании библиотеки. Сегодня народу здесь собралось больше обычного. О приближении зимы свидетельствовал парок, вылетавший с дыханием; обычно тихая, смиренная толпа сегодня нетерпеливо бурлила: холода обострили потребность найти место в одном из лагерей для перемещенных лиц.
Льюис здоровался – кланялся женщинам, улыбался детям, козырял мужчинам. Дети хихикали, женщины приседали в книксене, мужнины тоже козыряли и взмахивали бумагами, которыми надеялись обеспечить свои семьи крышей и постелью. Льюис старался внушать людям уверенность в том, что все будет хорошо, что нормальная жизнь постепенно восстанавливается, хотя едкая «вонь голода», которая так не понравилась майору Бернэму и которую Льюис научился переносить, не морщась, напоминала, что, хотя война кончилась больше года назад, многим здесь не удается удовлетворить самые элементарные нужды.
Пройдя за ограду, Льюис сделал для себя заметку – убрать наконец колючую проволоку. Кого и что она удерживала, он не понимал, но Контрольная комиссия, похоже, считала, что колючка убережет от орд извергов – от «Вервольфа», продолжающего партизанское сопротивление, от одичавших детей, от хищных немок, охочих до мужчин. А то и от зверья, давным-давно сбежавшего из зоопарка, но, по слухам, все еще бродившего поблизости. Колючая проволока, которой окружили себя власти, превратила самих британцев в животных, а местные жители были посетителями зоопарка, что корчат рожи чужеземным тварям из-за железной ограды.
Капитан Уилкинс уже изучал за столом какую-то книжицу.
– Доброе утро, Уилкинс.
– Доброе утро, сэр.
– Что читаете?
– «Германский характер» бригадира Ван Катсема. Контрольная комиссия требует, чтобы мы все с ней ознакомились. Хотят, чтобы мы, прежде чем все тут налаживать, разобрались с некоторыми опасными чертами германского характера. Правильно пишет. Вот, например: «Внешних проявлений ненависти может и не быть, но ненависть никуда не делась, она бурлит под поверхностью, готовая прорваться во всей своей жестокости и горечи. Помните: этот народ не знает, что он побежден».
Льюис не спешил садиться, за столом он чувствовал себя в некотором смысле бездельником.
– Уилкинс, – он глянул на заместителя с едва скрываемым раздражением, – вы давно здесь?
– Четыре месяца, сэр.
– Со сколькими немцами вы разговаривали?
– Нам не разрешается с ними разговаривать, сэр…
– Но
19
Доброе утро всем.
20
Холодно.