Милая нечисть. Лариса Львова
«Королефа Фиктория» отчалила – с пенькой и парусиной. А хочешь, я тебя на «Фельфарен» пристрою? Они пеньку, канаты и деготь грузят. Голландия, как по мне, лучше, чем Англия.
Голландия… Сказочная страна синих мельниц, нарядных домиков и маленьких лошадок с тележками… Тихон мотнул головой.
– Нет, мне в Англию надо.
– Любите фы, русские, фсе английское, – пренебрежительно фыркнул Клабаутерман. – А за что любите, и сами не знаете. Таких фысокомерных тфарей, как альбионцы, специально искать будешь – не найдешь. Хоть гругашей фозьми…
– Что?! – Тихон рванулся вверх по бочкам. – Где ты гругаша видел? Здесь? Когда?!
Голубенькие глазки Клабаутермана весело заблестели.
– Приятель тфой? Уж не тебя ли он три дня ждал? Фсе корабли ф порту перебрал и от каждого нос форотил. То имя не нрафится, то боцман косой, то паруса грязные. Так и метался, пока сегодня один купец не приехал тофары фстречать.
– Мерлиз?! – У Тихона оборвалось сердце.
– Он самый. Гругаш его как уфидел, так сразу на «Королефу» запрыгнул, и на паруса не посмотрел. Если у тебя дело срочное, можно записку отпрафить с чайкой. Фсего за рубль.
Тихон высмотрел удаляющиеся мачты «Королевы Виктории». Как быстро плывет груженый корабль? Чайка, конечно, догонит. Только нет таких букв, чтобы написать, как душа болит. А может, он еще успеет?
– Благодарствую! – Тихон потряс мозолистую руку корабельного, скатился с бочек и побежал.
Клабаутерман озадаченно покрутил головой. Чего только на свете не случается! Будет о чем рассказать приятелям за кружкой пива.
Порт не спал даже ночью и оказался настоящим лабиринтом. Тихон шнырял между тюками, бочками, бухтами толстенного каната, штабелями досок и ящиков. То и дело шарахался от пьяных матросов. И уже понимал – не успеет.
«Поклониться царю морскому… – бились в голове лихорадочные мысли. – Чтобы не потопил… Доплыть, догнать…»
Грязная вода в гавани пахла гаже речной. Тихон осмотрелся, приметил широкую просмоленную доску. Пыхтя, потащил ее к краю причала.
– Тихон!
Он решил – померещилось. Замер, не смея обернуться.
– Тишенька…
Сердце забилось пожарным колоколом. Домовой выпустил доску и несмело повернул голову. Гругаш стоял в трех шагах. Чужая матросская рубаха промокла насквозь, волосы скручены в небрежный узел.
– Ты же… – Тихон облизнул пересохшие губы, – на корабле… Спрыгнул, что ли? Как же ты? Ведь плавать не умеешь!
– Как-то сумел, – гругаш несмело улыбнулся. – Мне почудилось, что ты где-то поблизости.
Они постояли, потупившись.
– Ко мне пришел? – еле слышно спросил гругаш.
– К тебе, – еще тише ответил домовой. – Нет мне без тебя жизни. Захочешь – в Англию с тобой уплыву. А захочешь – на край света.
Он моргнуть не успел, как гругаш оказался рядом.
– Любишь все-таки… И я тебя люблю.
– Правда?
– Я никогда не лгу. Не могу лгать. – Худощавые руки об хватили