Щегол. Донна Тартт
я смешался, голова пошла кругом.
Я виновато оглянулся и заметил, что Хоби снова стоит в дверях. Выйдя в коридор на цыпочках, я тихонько прикрыл за собой дверь, радуясь, что тут так темно.
Вместе с Хоби мы вернулись в гостиную.
– Ну и как она тебе? – спросил он так тихо, что я едва расслышал.
Что я ему мог ответить?
– Ну, вроде нормально.
– Она переменилась. – Он уныло смолк и засунул руки поглубже в карманы халата. – То есть это она и не она. Многих близких вообще не узнает, говорит с ними очень официально, а к чужим людям тянется, болтает с ними как со знакомыми, и как со старыми друзьями общается с теми, кого раньше и в глаза не видела. Мне сказали, что такое часто бывает.
– А почему ей нельзя слушать музыку?
Он вздернул бровь.
– О, иногда она ее слушает. Но, бывает, особенно по вечерам, музыка ее расстраивает – она начинает думать, что ей нужно упражняться, что нужно разучить какое-то произведение для школы, мечется. Очень тяжело. Когда-нибудь, конечно, на любительском уровне она сможет играть, ну, мне вроде так сказали….
Вдруг в дверь позвонили, и мы оба вздрогнули.
– Ага, – засуетился Хоби, взглянув, как я отметил, на невероятной красоты старые наручные часы, – пришла медсестра.
Мы поглядели друг на друга. Разговор был не окончен, нам еще столько всего нужно было сказать.
Снова звонок. В конце коридора загавкала собака.
– Рановато она, – заторопился Хоби, вид у него был слегка отчаявшийся.
– А можно я еще приду? Навещу ее?
Он затормозил. Казалось, он потрясен тем, что я вообще спросил такое.
– Ну, разумеется, можно, – сказал он, – приходи…
Звонок.
– … когда хочешь, – сказал Хоби. – Пожалуйста. Мы тебе всегда рады.
– Ну и как все прошло? – спросил Энди, пока мы переодевались к ужину. – Странно было?
Платт уехал на вокзал – он возвращался в школу, миссис Барбур ужинала с учредителями какого-то там благотворительного фонда, а мистер Барбур вел нас в ресторан при яхт-клубе, куда мы ходили только если миссис Барбур была вечером занята.
– Этот мужик знает твою мать.
Завязывая галстук, Энди скорчил гримаску: да его мать все знают.
– Странновато было, конечно, – сказал я. – Но хорошо, что я туда съездил. Держи, – добавил я, засунув руку в карман, – спасибо за телефон.
Энди поглядел, нет ли сообщений, выключил телефон и сунул его в карман. Постояв так какое-то время, с рукой в кармане, он поднял голову, но посмотрел не на меня:
– Все плохо, я знаю, – вдруг сказал он. – Очень жаль, что с тобой такая херня случилась.
Из-за его безжизненного, как запись автоответчика, голоса, я сразу и не понял, что он говорит.
– Она была очень милая, – сказал он, по-прежнему на меня не глядя, – ну, то есть…
– Ну да, – пробормотал я, не горя желанием продолжать разговор.
– Ну, как бы, я скучаю по ней, – сказал Энди наконец, почти что испуганно глянув мне в глаза, – я раньше никого не знал,