Атака мертвецов. Андрей Расторгуев
выводили. Сначала стрелковые бригады с пулеметами на вьюках. Потом кавалерийские вьючно-пулеметные команды. То рысью, то широким полевым галопом. Немец и австриец волновались все больше. Наконец, один из них в запале наклонился к соседу и давай за мундир дергать, на пулеметы показывая. Оба наперебой стали делиться впечатлениями, постоянно тыча пальцами то туда, то сюда. Я тоже тронул рукой своего соседа, кивнув на будущих врагов. Он понял меня правильно, а после парада сказал практически одновременно со мной: «Война будет – это ясно, как божий день!»
Глава 3. Из огня да в полымя
Прохладное сентябрьское утро застало санитарный обоз Буторова на железнодорожной станции Гумбинен. Сюда, нагруженные ранеными, они добрались уже в полной темноте. На путях под парами стоял товарный поезд – последний перед подрывным. Раненых в нем оказалось битком. Погрузку только-только завершили.
Две сестры милосердия в ужасе всплеснули руками, увидев количество вновь привезенных.
– Я не разрешу вам разгружаться! – кричал на Николая, брызжа слюной, полноватый комендант с мясистым лицом цвета переспелого помидора, настаивавший на немедленной отправке поезда.
– Да как же мы дальше с ранеными-то пойдем? – возмутился Буторов. – У нас ни провианта, ни перевязочных материалов не осталось. Лошади утомлены, не кормлены. Люди с ног валятся. Это просто немыслимо.
– Ничего не знаю. Поезд надо немедленно убрать со станции. Вы же видите, что мест в нем для ваших раненых нет.
Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, Николай твердо заявил:
– Даже если нельзя отправить их этим поездом, у меня нет другого выхода, кроме как все же разгрузиться и оставить всех на станции с одним или двумя медиками до прихода немцев.
Комендант засопел возмущенно, потом вдруг махнул рукой:
– Аааа, черт с вами! Грузите…
Все тут же забегали, засуетились. Работали, не жалея сил, и сестры милосердия, и санитары отряда, и врачи. Легкораненые помогали тяжелым.
Слава богу, хоть и с трудом, но разместить удалось всех без исключения. Поезд сразу тронулся. Он уходил домой, в Россию. Слушая удаляющийся колесный перестук и громкое шипение паровоза, Буторов испытал зависть к легким ранам одного из своих врачей и нескольких санитаров, уезжавших в этом поезде. Сердце тоскливо сжалось от нахлынувшего вдруг чувства одиночества. Казалось, их отряд всеми забыт и оставлен здесь, на обезлюдевшем перроне, на откуп наступающему врагу.
Было еще темно. Поставив одного санитара дежурить у коменданта, Николай повел остальных в пустое здание станции. Легли прямо на грязный пол, где, укрывшись шинелями, сразу же и заснули…
Вот оно, отступление. Если не сказать поспешное бегство.
Словно ушат холодной воды на разгоряченную глупой юношеской романтикой голову. Можно ли сравнивать Буторова нынешнего с тем, который почти месяц назад, делая первые шаги по Восточной Пруссии, восторженно проезжал улицы Инстербурга