В погоне за Алой. Изабель Ронин
запомнил. Заметив, что он смотрит на меня с улыбкой, я отвернулась.
Я только протянула руку за печенькой, как он уже вытащил ее из обертки. Мои губы от удивления раскрылись. Он засунул угощение мне в рот, коснувшись языка. Указательный палец чуть оттянул нижнюю губу, нежно ее погладив. Глаза его прикрылись, пока он за мной наблюдал. Казалось, он… страшно голоден.
– Прости, на губе остался крем, – сказал он без капли сожаления в голосе.
Меня бросило в жар. Я почувствовала, что покраснела. От стыда я развернулась и ушла.
К тому времени, как мы подошли к кассе, тележка заполнилась доверху. «Этим же можно прокормить семью из двадцати человек», – подумала я. Я отвернулась и стала напевать себе под нос, пока кассир называла Калебу итоговую сумму. Было страшно ее услышать.
Пока мы заносили все в квартиру, я выдохлась. От одного количества пакетов на стойке бросало в дрожь. Они лежали даже на полу. Разбирали мы их вместе.
Сердце всякий раз подскакивало в груди, когда я замечала, что он смотрит на меня. Или когда наши руки случайно соприкасались. Мы оба так устали и проголодались к тому времени, как закончили, что в итоге Калеб просто заказал пиццу.
Что-то в его взгляде отзывалось у меня в сердце. Мне это не нравилось. Неожиданно я ощутила себя уязвимой и ранимой. Когда приехала пицца, я схватила кусок и пошла обратно к себе в комнату.
Я скрестила ноги и села на полу возле кровати. Пережевывая пиццу, я старалась заглушить волнение в груди. Я не могла позволить мужчинам ворваться в мою жизнь, и, осознав это, стала избегать Калеба. Я приложила все силы, чтобы мы не виделись по утрам или в перерывы, когда я прихожу домой с учебы или ухожу на вечернюю смену в ресторан.
Весна, деревья обрастают пышной кроной, сквозь землю пробивается сочная, зеленая трава, распускаются яркие, ароматные цветы. Я сидела на лужайке возле здания, где должно было проходить следующее занятие, наслаждаясь чистым небом и прохладным ветерком, ласкающим кожу. Мимо прожужжала стрекоза и села на алый тюльпан. Я наблюдала за студентами в окне напротив, они торопились по своим делам с большими рюкзаками наперевес. Кто-то оставил на скамейке ластик, я его подобрала и перекатила между пальцев.
Он постоянно зовет меня Алой. Ни разу не звал меня по имени.
Чем чаще я приказывала себе о нем не думать, тем больше думала. Я думала о морщинках в уголках его зеленых глаз, как они блестели каждый раз, когда он смеялся и говорил что-нибудь смешное или неприличное. О том, как он на меня смотрел – так сосредоточенно, будто хотел запомнить все-все-все. О тепле его ладоней, о том, как его длинные пальцы сжимали мои, когда мы были на озере.
Я ненавидела себя за то, что так часто думала о нем. Если не считать пары слов, мы с ним не разговаривали уже много дней. Он меня не выслеживал. Разве это не показатель того, что я для него просто игрушка? Он скучал в тот день, когда мы пошли на озеро, а я как раз оказалась под рукой. Я для него ничего не значу.
Как бы хотелось стереть его из памяти этим самым ластиком. Я расстроенно подбросила его в воздух – и замерла, услышав