Прощённые. Юлия Врубель
себя имя, медленно, беззвучно шевеля губами, как будто обращаясь за поддержкой к памяти… Потом резко отставил стул и подскочил.
– Сюртук! Сюртук подай – да чёрный, и голубой жилет! – И тут же скинул на руки секретарю домашний полосатый архалук, пригладил волосы. Уже застёгивая пуговицы на жилете и придирчиво осматривая кабинет, велел:
– Проси! Да прикажи Матильде: чтоб кофей подавала на сервизе, ну ты сам знаешь…
– Не беспокойтесь, Иосиф Иванович, сам и подам.
Через порог предупредительно распахнутого кабинета вошла невысокая, стройная дама в летах в чёрном платье.
– Екатерина Владимировна, рад приветствовать, – произнёс архитектор с учтивым поклоном и указал на гостевое кресло, – Несказанно, несказанно рад…
Госпожа Новосильцева, урожденная графиня Орлова, не спеша, с достоинством, присела и, слегка улыбнувшись одними губами, взглянула внимательным и даже явно любопытствующим взглядом Иосифу Ивановичу прямо в глаза.
– Так вот вы какой господин Шарлемань. Я, впрочем, не разочарована. Да ведь и вы, я вижу, обо мне наслышаны…
Глава 2. Пришелец и Надменная
Наслышаны!… Когда-то, десять лет назад, имя Новосильцевых в Санкт-Петербурге было на слуху. Равно, как и их противников – Черновых. Та страшная, шекспировская драма двух семей рождала разговоры с кривотолками – в салунах и английских клубах, в ресторациях первой статьи и дешёвых харчевнях, а особливо – в кругу офицеров, да среди разночинной, полубогемной публики. Весь город будто разделился на сочувствующих и осуждающих, принявших сторону тех или других… Не только осуждающих – злорадствующих, чуть не ликующих в своём злорадстве – всё это явственно носилось среди сентябрьского тумана, в болезненном, нервозном петербургском воздухе.
В ту осень Шарлемань заканчивал строительство Скотопригонного двора, что на Обводном. Чопорно-строгие, тяжеловесные фасады его детища смотрели в город полукруглыми глухими арками – безмолвной данью питерскому классицизму. Кто-то язвительный, из щелкоперов-литераторов вскоре прозвал Скотопригонный «во весь рот зевающим от скуки» …
Увы, век классицизма близился к закату. Он отходил неповоротливо, слоновьей неуклюжей поступью, грубо теснимый новыми веяниями, ругаемый пресыщенной эстетской публикой. Его внушительные жёлто-белые фасады опостылели, колонны оказались неуместны и скучны, а пуще всех набил оскомину их строгий, когда-то выверенный по Палладию порядок.
Повсюду чувствовалось сладкое, дразнящее, томительное ожидание перемены.
Архитектор запомнил тот пасмурный день, 14 сентября 1825 года. Он следовал мимо Обводного на Царскосельский, осматривая почти отстроенное здание, когда увидел движущуюся ему наперерез процессию…
Вначале – небольшая группа офицеров с траурными перевезями, (в том числе – в генеральских мундирах), за ними двигалась четвёрка лошадей в торжественных попонах, украшенных старинным родовым гербом, –