Аргентина. Нестор. Андрей Валентинов
кормить нас пустой болтовней —
к чертям! Спасибо за честь![40]
За кого его тут приняли, Белов так и не понял. Объясниться не успел, из темноты вынырнул офицер, махнул рукой:
– Скорее! Скорее!..
Его втащили в кузов крытого грузовика, рядом пристроились двое конвойных, взревел мотор. Ехали недолго, менее получаса. Потом команда: «К машине» – и короткая пробежка от открытых железных ворот к ступенькам, ведущим в подвал № 3. Безмолвный конвоир принес немецкую форму и громко хлопнул дверью.
Марш левой – два, три!
Марш левой – два, три!
Встань в ряды, товарищ, к нам, —
ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
потому что рабочий ты сам!
Пение настраивало на боевой лад. Александру и его сверстникам с детства обещали войну с фашистами. И надо же, не соврали. Унтер-пограничник, кажется, даже испугался.
И так как все мы люди,
не дадим нас бить в лицо сапогом!
Никто на других не поднимет плеть,
и сам не будет рабом!
Дверь открылась, замполитрука Белов повернулся и пропел в лицо тому, кто вошел. По-русски, ради полной ясности.
Marsh levoj – dva, tri!
Marsh levoj – dva, tri!
Vstan v ryady, tovarish, k nam —
ty vojdesh v nash Edinyj rabochij front
potomu chto rabochij ty sam!
Унтер-офицер, на этот раз молодой, его не старше, невозмутимо дослушал до конца и только потом равнодушно бросил.
– Одевайся – и пошли!
Но Александра уже понесло. То ли «Einheitsfrontlied» на слова товарища Бертольда Брехта вдохновил, то ли он понял, даже не понял, почувствовал: уступать нельзя. Иначе ноги вытирать станут.
– Службу забыли, унтер-офицер? Во-первых, на «вы», во-вторых, по званию. Я по вашему счету фельдфебель, то есть «господин фельдфебель». Как поняли? Спрашиваю: как поняли?
Рыкнул и аж сам себе позавидовал. Как ни странно, сработало. Унтер подтянулся, легко ударил прикладом карабина о цемент:
– Понял, господин фельдфебель. Но одеться вам все-таки надо.
Если поддается, надо давить дальше. Белов резко мотнул головой:
– Чужую форму не надену! Представьте, унтер-офицер, вы попали в плен, с вас содрали мундир и дали взамен… Да хоть польский. Вы бы согласились?
Глаза унтера блеснули.
– Пшеки?! Да я скорее бы умер. Все ясно, господин фельдфебель. Пойду доложу.
Вновь хлопнула дверь. Александр присел на лежак, отодвинув подальше пахнущую хлоркой форму. Упрямится он, конечно, зря, захотят – в трусах отконвоируют. Но тут же одернул себя. А пусть! У них, в Рейхе, поди, детей страшными русскими комиссарами пугают. Значит, все правильно, надо соответствовать.
Эх, жаль Единый рабочий фронт только в песне и остался! Где вы, братья по классу?
И если ты – рабочий,
то не жди, что нам поможет другой, —
себе мы свободу добудем в бою
своей рабочей рукой!
Что же они задумали?
– Не они, – поправила себя Соль. – Мы!
Именно
Здесь и далее – «Einheitsfrontlied» («Песня Единого фронта»), музыка Ганса Эйслера, слова Бертольда Брехта. Перевод С. Болотина и Т. Сикорской.