Капитан Сорви-голова. Луи Буссенар
для него помилование.
– Не могу, молодой человек. Приговор произнесен именем закона, а все мы рабы закона, начиная от ее величества королевы и кончая последним из наших парней.
– Я внесу залог.
– Нет.
– Десять тысяч франков за каждый день…
– Нет.
– Сто тысяч франков за день… Это составит миллион за десять дней!
– Миллион? Но кто же вы такой?
– Человек, умеющий отвечать за свою подпись, – ответил юноша с характерной для него вызывающей, но исполненной достоинства дерзостью. – Давид Поттер спас мне жизнь, и, если понадобится, я отдам за него все до последней копейки, до последней капли своей крови!..
– Такое чувство делает вам честь, – прервал его полковник, – но на войне трудно руководствоваться чувствами. А теперь выслушайте меня внимательно, – продолжал он. – У меня есть сын, примерно вашего возраста, он служит офицером в моем полку. На нем сосредоточил я всю свою отцовскую нежность, все честолюбие солдата… Так вот, предположим, что он находится в плену у буров и должен быть расстрелян, как будет сейчас расстрелян этот человек. Предположим также, что мне, его отцу, предлагают его жизнь в обмен на жизнь Давида Поттера…
– И вы?.. – задыхаясь от волнения, спросил юноша.
– Не принял бы предложения, и мой единственный сын погиб бы!
Словно оглушенный этими словами, юноша опустил голову. Он понял: ничто уже не может спасти осужденного, и настаивать бесполезно. Впервые постиг он весь ужас этого страшного бича, этого бедствия, которое превращает убийство в закон и нагромождает горы трупов, этого позорящего человечество чудовища, имя которому – война.
Вернувшись к буру, окруженному рыдающими родными, он взял его руку в свои и с неизъяснимым выражением нежности и сожаления воскликнул:
– Мой добрый Давид!.. Я думал смягчить их – ничего не вышло… Надеяться больше не на что.
– И все же я так благодарен вам, мой маленький храбрый француз, за ваше участие, – ответил бюргер. – Бог свидетель, на сердце становится теплей, когда видишь, что за наше дело борются такие люди, как вы!
– Неужели я ничего не могу сделать для вас? – прошептал юноша.
– Можете! Пробыть возле меня вместе с моей женой и детьми до последнего моего вздоха… Отомстить за меня! Всегда сражаться так же, как… поняли? И ни слова больше… Здесь слишком много ушей…
– Обещаю, Давид!
Офицеры между тем расходились по своим палаткам, с любопытством поглядывая на этого мальчика, который жонглировал миллионами и говорил, как мужчина.
Остались только старший сержант, два артиллериста и пехотинцы, окружавшие место, где стояли осужденный и его близкие. Сержант резким голосом приказал одному из солдат одолжить осужденному свою лопатку.
Солдат отстегнул подвешенную на поясе, пониже рюкзака, валлийскую лопатку, которыми снабжена вся английская пехота, и подал ее буру, а старший сержант, указав пальцем на землю, пояснил:
– Dig!.. Копай!..
Пожав плечами,