Русский модернизм и его наследие. Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова. Группа авторов
поднялась на воздух дрожащая рука,
И свиснув над главами, вонзилась в грудь клюка.
Боярин покачнулся, но крик он подавил.
И знамением крестным себя он осенил.
Он падал, холодея, струей лилася кровь,
Но с шепотом предсмертным приподнялся он вновь.
«О царь, прости раба ты и злом не вспоминай,
Тебя люблю и чту я, теперь ты все узнай.
Иду молить пред небом за нашего царя.
О Русь, о Русь, как сладко погибнуть за тебя»102.
Главы из «Истории», касающиеся царствования Ивана Грозного, проходили в курсе русской словесности и в курсе русской истории в шестом классе103. На сюжет из времен Ивана Грозного тогда же была написана и большая оригинальная баллада Мережковского – «Дочь боярина Матвея»104, в стиле исторических баллад А. К. Толстого. Следует заметить, что тематика и стиль «russe» всех этих гимназических творений совершенно не соответствуют вектору поэзии зрелого Мережковского105.
Еще одним примером перекодировки жанра является обнаруженный нами загадочный поэтический опус юного Мережковского, замысел которого, как оказалось, также восходил к ученическим занятиям.
В одной из тетрадей, под названием «Юношеские опыты. Стихи и проза. Д. Мережковский. 1880», относящейся к пятому-шестому классам, среди незаконченных набросков поэтических произведений сохранилось начало стихотворной драмы, героем которой был знаменитый нидерландский художник Питер Пауль Рубенс и его не менее знаменитые ученики Антонис ван Дейк, Теодор ван Тульден (здесь транскрибирован как Ван-Тульдис) и Якоб Йорданс (здесь в транскрипции: Жорденс). Приведем весь фрагмент целиком:
Монастырь около Мадрида. В нем Рубенс с своими учениками перед картиной, изображающей умирающего схимника; в стороне перед Мадонной молится какой-то монах.
Рубенс
Ван-Дейк, Ван-Тульдис – все скорей ко мне,
Хочу вам диво показать я, дети.
Я небу благодарен, что забрел
Сюда, по узкой лесенке на хоры.
Взгляните, тут в пыли и в паутине
Созданье чудное таится скромно,
Создание, которому должно бы
Блистать над миром славою безмерной.
Взгляните, что за краски, что за кисть,
Взгляните, сколько вдохновенья дышит —
Высокой страсти, чудного огня —
На этом позабытом полотне.
А этот взор спокойны<й> величавый,
Он жжет мне душу пламенем небесным.
Весь мир моих созданий, светлых, ярких,
Роскошных, юных, полных упоенья,
Мне кажется ребячески-ничтожным
Пред взглядом полумертвого монаха,
Где столько жизни, бесконечной жизни,
Где блещет луч блаженства неземного.
Друзья, мне кажется, что нужно больше,
Чем вдохновенья смертного, чтоб быть творцом
Подобного бессмертного созданья.
Да! Жажда совершенства, что давно
Меня томила тайным жгучим ядом,
Я чувствую, теперь утолена.
О дети, как счастлив я упиваться
Недосягаемой
ИРЛИ. № 24269. Л. 63–64.
ЦГИА СПб. Ф. 439. Оп. 1. Д. 5089. Л. 26 об.
ИРЛИ. Ф. 649. Оп. 4. Ед. хр. 234. Л. 18–20 об.
Напомним справедливое замечание В. В. Розанова о глубинном космополитизме Мережковского: «„Международный человек“ по образованию и темам, без единой русской темки, без единой складочки русской души» (