Энигмастер Мария Тимофеева. Евгений Филенко
только перед зеркалом, в качестве упражнения на твердость убеждений.
Теперь все было иначе, все было реально.
Поэтому она не имела сил на такое радикальное решение. Она боялась.
Потому что не была до конца уверена в собственной правоте.
Смысл Энигматического Императива предполагал абсолютную и бескомпромиссную уверенность энигмастера в собственном решении.
Между тем Вараксин коротко кивнул ей, взял Фазылова под локоть и повел куда-то вдоль рядов мерцающих экранов. На ходу они негромко переговаривались. «…в конце концов, что мы теряем?..» – «…у меня ко всякой бредятине врожденный иммунитет…» – «…если для дела нужно, могу и свечку поставить…» Оба выглядели безобразно спокойными. Как будто ничего важного только что не произошло. Аристов же, пожав плечами… мол, я-то что могу поделать, у меня и права голоса в таких вопросах нет… неспешно убрел в противоположную сторону.
– Они не успеют! – Маша наконец вышла из ступора и в отчаянии взмахнула стиснутыми кулачками. – ¡Diablo! ¡Con mil diablos![5]
– Но ведь ты сделала все, что могла, – отозвался Витя Гуляев, о котором все благополучно позабыли.
– Они мне не поверили! – продолжала Маша, не слушая. – Меня учили убеждать, а я лепетала какую-то бессмыслицу.
– Видела бы ты себя со стороны… – попытался неловко пошутить Гуляев, хотя на душе у него было скверно.
– А если бы я заявилась в платье из черного бархата до пят и вампирском макияже, то поверили бы?
– Нет, – Витя грустно покачал головой. – Не поверили бы ни за что.
Ему чрезвычайно хотелось утешить Машу. Но втайне он тоже не признавал ее правоты. Его сердце ныло от мучительной раздвоенности между чувством и долгом.
– Пойду к себе, – наконец объявила Маша, уставясь в пол. – Усну, если повезет. Расскажешь, чем закончилось.
– Хочешь, я… – начал было Гуляев.
– Ничего я не хочу, – отмахнулась Маша. – Разве что утопиться. Только негде.
8.
Закат на Марге случился, как всегда, внезапно. Будто щелкнули выключателем в спальне. Белый с желтыми наплывами шарик звезды Шастры, удивительно похожий на разбитое яйцо на сковороде, укатился за гряду вздыбленных дюн. Похолодало снаружи, внутри куттера стало темно и неуютно. Антонов, которому ужасно хотелось поговорить, чтобы не было так тоскливо, выразительно откашлялся.
– Мне тоже не по себе, – сразу отозвался Яровой скучным голосом.
– Вы знаете, мастер, – сказал Антонов. – Я не планировал умереть именно сегодня.
– Никто еще не умер.
– Мы сидим тут уже вечность, и ничего не происходит.
– Что, по-вашему, должно произойти?
– Не знаю. Какие-нибудь активные телодвижения по нашему спасению.
– Они происходят. Уж будьте покойны. Только мы их пока не видим, – Яровой усмехнулся. – Могу себе представить, как Вараксин орет на всех, – он призадумался. – Нет, не могу. Он редко повышает голос. Нужно очень постараться, чтобы
Черт! Тысяча чертей! (