Дорога волка. Ричард Ламберт
глупи, Лукас. Мне нужно поспать.
Она подошла к корзине для белья, сбросила туда простыни и пошла к тумбочке.
«Это мой дом!» – мысленно орал я.
Она залезла в ящики, копаясь в мамином белье, папиных рубашках, раскидывая их. Я сжал кулаки и вспомнил, что всё ещё держу камень. Я сжал его. Когда бабушка нашла чистую простыню и повернулась, я заметил, что на её блузке были вышиты цветы. Мамина. На ней была мамина блузка.
Она подошла к кровати, развернула простыню и встряхнула её, так что та надулась, как парус. Я почуял запах недавно стираного хлопка и аромат кондиционера для белья. Простыня опала. Я знал, что если останусь, то буду в бешенстве, может быть даже заору и ударю бабушку. Я вылетел из комнаты.
– Я не собираюсь жить с тобой.
– Это не обсуждается, Лукас.
– Мне плевать: я не собираюсь жить с тобой.
– Ты не можешь остаться здесь.
– Я могу делать что захочу.
– Социальные работники не позволят.
– Ну так не говори им.
– Не глупи, Лукас. Это реальность, а не фантазия.
– Это не твоё дело.
– Ближайший год, пока тебе не исполнилось шестнадцать, пока ты не окончишь школу, я за тебя отвечаю. Я твой законный опекун. Так что это именно что моё дело. Ergo[2], ты будешь жить со мной.
– Нет, не буду.
Бабушка и я уперлись друг в друга взглядами поверх наших завтраков через кухонный стол, будто два шахматиста перед решающим ходом. Бабушка подняла свою кружку, отхлебнула чай, поставила кружку обратно и встала.
– Конечно, – сказала она.
Я победно улыбнулся.
– Едешь в место поинтереснее? – саркастично крикнул я, пока она надевала куртку. – Домой к себе, например?
– Я назначила встречу с директором твоей школы.
– Ты не можешь, – сказал я, вскакивая и выбегая в прихожую. – Это вообще не твоё…
– Потом у меня встреча с твоим соцработником, а после…
– У меня нет соцработника.
– Теперь есть. Она приходила, пока ты лежал в госпитале. Я сказала ей уходить. После я оформляю свидетельства о смерти твоих матери и отца. Хочешь поехать со мной?
Слова «свидетельство о смерти» были как удар в грудь – глухой, медленный, после которого совсем не остаётся сил.
Я не смог ответить.
Она молча подождала, а потом резко открыла дверь, впуская яркий день с его светом, пением птиц и далёким звуком торопливых машин. Дверь закрылась, и я остался один в пустом доме.
Глава 3. Фиат
Бабушка сделала ровно то, что сказала: разобралась со школой, соцработником и свидетельствами о смерти. Кладбищем, ритуальными работниками, священником. Людьми, которые собирались прийти на похороны. Банком, адвокатами, страховщиками. Бабушка была юристом и без труда справлялась с ними. Её голос не повышался и не понижался – она разбиралась с людьми быстро, но с какой-то угрозой в голосе.
Я не мог сказать, что именно в нём было угрожающего, но любой, кто это