Степени свободы. Елизавета Авдеенко
же в прошлом месяце я задолжал Мите, попросив достать из базы пару статей на препринте.
Наверное, я лишь оправдывал себя за желание хоть раз почувствовать то, во что практически невозможно поверить, если вам тридцать, и вы посвятили свою жизнь чему-то очень важному для вас и совсем неважному для мира.
Любовь – само звучание этого слова ассоциировалось у меня с чем-то избитым и замусоленным, так долго служившего в качестве объекта поклонения и как медные статуи в центре какого-нибудь городского сквера совсем затертого и потерявшего первоначальный вид.
Нити молекул, тянущихся в мозг и обвивающие его до конвульсий, даря безумные мысли и эмоции, наполняющие жизнь смысл лишь потому, что бурные всплески дофамина и эндорфинов не дают задуматься о реальном положении вещей.
Дурацкая в общем-то штука.
Но я, разумеется, согласился. Как в любом почти ушедшем в прагматизм романтике во мне осталось по-детски наивное ожидание настоящего чуда. Где-то далеко между мыслью о том, что эту функцию можно покрутить рядом Фурье, а во вторник никоим образом не забыть купить новую вешалку в коридор.
Митя заметил, что я являюсь для них идеальным тестером, ведь подобрать пару для такого как я. – задача, граничащая с объединением квантовой физике и теории относительности. К тому же и на то, и на другое всем по большому счету наплевать.
Теперь.
И вот я как полный идиот иду домой, срезая путь перебежками и оценивающе оглядываясь в отражение витрин. Я просто хочу что-то изменить.
Нет, не так. Изменить хоть что-то.
***
Потрепанная девятиэтажка неподалеку от центра, винтовая старинная лестница, облупленная краска на двери. И все это совсем рядом с глянцевыми офисами и до неприличия тонкими полотнами экранов корпораций.
Смешно? Не очень.
Быстро пролетаю пролеты, и слегка задыхаясь проворачиваю ключ три раза до щелчка. Дверь нехотя открывается, будто зевающее чудовище впуская меня в пасть моей же квартиры, и тут же, скрипя челюстями, захлопывается снова.
Прохожу к спальне, которая на самом деле является кабинетом и иногда становится местом для сна, если глаза окончательно слипаются, а процессор начинает недовольно гудеть и изредка шипеть как перегревшийся чайник.
Моя маска – черная и не слишком новая, всегда покрыта тонким слоем пыли, то ли по свойствам материала, то ли из-за не слишком частого использования. Ведь большую часть недели она просто валяется на полке шкафа, позади Азимова, Лема и Хайнлайна. Рядом с Достоевским и Набоковым.
Книги достались мне от бабушки. Мать хотела продать их, но я не позволил. А ведь тогда мне было только тринадцать. "Будто бы у тебя последнее отнимают, лучше бы сестру так защищал". Вот только книги мне были и правда дороже.
С сестрой я совсем не общаюсь, она никогда не понимала меня, а я ее. И мы вполне спокойно жили параллельными прямыми в параллельных мирах. Она в Германии, забрав к себе родителей и дежурно звоня по праздникам, а я в России, не столько из-за