Я тебя слышу. Виктория Полечева
часы – что-то Иришка задерживается – и, нехотя, превозмогая острую слабость в ногах, идет в комнату. У двери лежит раскрытая книга, когда-то давно перепачканная зеленкой. С высоты своего роста Вера Сергеевна видит только темный столбик – форму обитания стихов на страницах, но и так понимает, что там написано. Она часто читала сыну эту историю о вечно странствующем грешнике. Хотела напугать, наставить на путь истинный, но мальчик ее не услышал, мальчик ничего не понял.
Осознав, что не двигается уже несколько минут, Вера Сергеевна взывает к оставшимся крупицам храбрости и поднимает взгляд на сына: он лежит на диване среди учиненного разгрома, корчится. С кед на потрепанное покрывало налипла мокрая грязь.
– Мне вызвать врача?
Стас извивается от боли, закусывает шнурок толстовки и сквозь зубы сипит: «Одна против, одна против, одна против…». Вера Сергеевна утирает с полного лица слезы, но не двигается с места. Сколько раз она это видела? Сколько?.. А все не привыкнуть…
– Мам! – Стас подскакивает и кидается матери в ноги. Зарывается лицом в юбку, с силой обнимает вокруг бедер. – Мам! Это в последний раз, честно, Мам! Мам, я умру так, веришь, ну? Совсем умру. Мам, ну пожалуйста! Хотя бы тыщу! Мам, ты не понимаешь, что ли? Я умру, мам! Мамочка, мамуля, мамуленька! Я умру! Я умру, мамуль!
Вера Сергеевна жует окровавленные губы. Когда впервые подумала, что смерть сына принесет облегчение – прокляла себя. Долго плакала, долго молилась, ходила на исповедь и там выла и рвала волосы на седой голове. А потом, после ухода мужа, свыклась со страшной мыслью, сжилась. Может быть, это была уже и не мысль, а оформившаяся, такая ясная, обращенная к силам свыше, просьба.
Вера Сергеевна смотрит сверху вниз на свое солнышко, гладит его по волнистым темным волосам и совершенно искренне желает ему смерти.
– Ма-а-ам. – Стас поднимает искривившееся лицо. Паутинка вязкой слюны тянется от его губ к черной юбке. – Мам, пожа-а-алуйста, мамуль…
Он утыкается носом в шершавые материнские руки, шепчет что-то невнятное, шумно втягивает воздух через плотно стиснутые зубы.
В груди Веры Сергеевны вновь разгорается огонь. Сильнее, чем обычно, мучительнее. На мгновенье ей кажется, что это конец. Она отталкивает сына и тяжело садится на диван, пока перед глазами еще не совсем темно.
– Мам, тебе плохо? – в голосе Стаса слышится страх. Искренний, настоящий. Не такой фальшивый, как только что пролитые слезы.
– В сумке. – Вера Сергеевне впивается короткими ногтями в грудь, словно пытаясь вырвать оттуда раскаленное пуще лавы сердце. – Телефон в сумке. Скорую вызови.
Стас быстро вскакивает на ноги и кидается в коридор. Вера Сергеевна слышит, как взвизгивает молния сумки, как настойчиво роется в ней Стас, а потом вдруг все стихает. Через пару секунд хлопает входная дверь. В сумке был не только телефон – довольно хороший, подаренный племянницей, там был еще и кошелек с более чем скромной зарплатой санитарки внутри.
Вера Сергеевна страшно хохочет и, слушая удаляющиеся шаги единственного