Ни шагу назад. Иван Иванович Николаев
продолжал улыбаться, в его голубых глазах мелькнули искорки придуманной шутки.
– Говорят, староверы в тайге кормясь только кедровой шишкой могли зиму пережить.
– Таки знатная шишка! – парень хотел пошутить, что хорошо бы засеять той шишкой степи Крыма, но посмотрев на девушку не стал. – Что же дальше было, рассказывай.
– Мама с отцом ладно жили, жалели друг друга. Как дожди и распутица, в деревне тротуаров нет и мама носила на спине отца в контору и из конторы. Шутила даже, что шофером работает, начальника возит, только машины нет. После моего рождения мама болеть стала, я ведь последыш – в сорок лет меня родила, а отец переживал сильно за неё. После восьмилетки решила на фельдшера учиться и что бы за мамой ухаживать. Я тогда уже подросла и сама отца могла донести от канторы домой. Мама говорила, что вот и я на шофера выучилась, а мы смеялись …
– Вот почему ты того раненного сама понесла! – парень еще раз удивился твердости характера девушки.
– Да, привычная я. А потом война началась и в медучилище стали готовить только санинструкторов по короткой программе. – девушка продолжала говорить уже не слыша парня, вспоминая события своей короткой жизни. – Стала замечать, что отец на меня пристально смотрит. Однажды подозвал меня и говорит, что от нашей семьи должен кто то идти Родину защищать, что я одна осталась, кому идти. Как же вы без меня жить будете, спросила, а отец говорит, мол, ничего, среди людей живем – помогут. Вот я и отучилась на санинструктора. Только в военкомате мне отказали.
– Как отказали?! – удивился парень.
– Сказали, отец инвалид, мать больная, не работает. Вот и работай в госпитале, в действующую армию не возьмем, пока больная в доме её содержать надо. Мне отец потом сказал, что правильно, негоже матери знать пока жива, что мне на фронт ехать.
– Как же ты здесь оказалась?
– Я из Тобольска, когда на лодке, когда по зимнику на санях в деревню приезжала на побывку маму проведать и с отцом поговорить, по хозяйству помочь. Мы с отцом друг на друга смотрим, а об этом не говорим. А мама всё жила. Страшно получалось, будто я жду когда мама умрет, что бы уехать. Вот, три года войны прошло и мама умерла. Похоронили её. Отец весь черный стал, уйдет на речку и там сидит молча. Однажды пошла на речку стирать, а он и говорит: «Иди в военкомат». Я только кивнула. Сама хотела уже идти, ждала когда отец в себя придёт. В госпитале такого горя насмотрелась, что в груди жгло от ненависти к фашистам, от каждой минуты что не на фронте.
– Что же мы без женщин не справимся? – возразил Жора.
– Вы своё дело делайте, а мы своё. – ответила спокойно Лида. – На Руси такого не бывало, что б женщины в стороне были, когда свою землю защищать надо. Мы одно целое, всё делить пополам будем – и жизнь, и смерть.
– Не, я помирать не собираюсь! – Жора улыбался. – Я их до Берлина гнать буду!
– И я не собираюсь. – Лида сняла с ног гимнастерку и протянула Жоре. – Надо поспать намного. Скоро переправа.
– Пошли к нашему костру! – Жора вскочил, готовый показывать путь