Сказки голубой розы. Морис Бэринг
не потому ли это, что Франц плохо играл, и Доктор Себастьян сказал:
– Францу предстоит многому научиться, и его нужно обучить, но однажды, когда он выучит все, чему я могу его научить, он сможет научить меня тому, чему я не смогу научиться.
Йохан не понимал, что это значит, но догадывался, что Доктор Себастьян хорошего мнения о Франце, несмотря на то, что был с ним так строг. Йохан думал, что Франц был самым замечательным исполнителем в мире, и в то время как Доктор Себастьян заставлял орган говорить только глубокими одиночными тонами и использовал только открытые остановки и гулкие басовые ноты педалей, Франц, когда Доктора Себастьяна не было рядом и он не мог услышать, заставлял орган вздыхать и говорить, как замок, полный духов, и Йохан думал, что это замечательно.
Однажды, это было зимой, как раз перед Рождеством, и Йохану было восемь лет, Доктор Себастьян лежал в постели с сильной простудой, и он послал за Францем и сказал ему:
– Я никогда больше не встану с постели. Я отправляюсь туда, где услышу музыку, о которой мы здесь, на земле, только догадываемся. Ты должен играть на органе в Рождество. Я научил тебя всему, что знаю. Я был суров и груб с тобой, но, будучи музыкантом, ты знаешь, что если бы я не считал тебя достойным, я бы вообще не стал с тобой возиться. Меня щадили до тех пор, пока ты не был готов занять мое место, и теперь я могу уйти с миром, ибо знаю, что оставляю после себя достойного преемника. Я ругал тебя и дергал за уши, стучал по твоим пальцам и ругал твою игру, но в тебе есть то, чему я никогда не научился бы, даже если бы прожил двести лет. У тебя божественный дар, и как музыкант я недостоин расстегивать обувь того, кем ты будешь, ибо ты будешь играть на земле музыку, которую я сейчас услышу на Небесах!
После этого Доктор Себастьян сжал руку Франца и больше ничего не сказал. На следующий день он умер.
Францу было очень грустно, и он провел весь день, когда Доктор умер, в соборе, сочиняя реквием в память о своем умершем учителе. Маленький Йохан, сидевший в углу прохода, слушал музыку. Он никогда не слышал ничего более прекрасного. Казалось, какая-то новая сила пришла к Францу, и когда он коснулся клавиш, трубы заговорили так, как никогда раньше не говорили.
Франц продолжал играть до поздней ночи, и музыка унесла Йохана так далеко в страну грез, что он не заметил, когда Франц остановился, но внезапно он осознал, что он один в соборе, и что у органа темно, и от туда не доносится ни звука.
Йохан взбежал по винтовой лестнице к органу, но Франц уже ушел, и Йохан знал, что он заперт в соборе на ночь. Он решил спать там, где был. Он взял ноты Франца, чтобы использовать их как подушку, когда понял, что он больше не один. На скамейке перед ограном сидела странная фигура. Это был старик с седой бородой, блестящими глазами и глубоким голосом, похожим на жужжание шершня. На нем было коричневое пальто, серые чулки и черная треуголка.
– Кто ты? – спросил Йохан.
– Меня зовут Квинт, – сказал маленький старичок, – и я живу в одной из больших деревянных труб органа.
– Ты