О любви на собачьем. Полина Воронова
задумчивость и долго переваривал эту новость («Рано! Мы не готовы! Я не готов!»), а я была ужасно рада. Врачи меня хвалили: какая хорошая здоровая мамочка. Мне все нравилось: мои наполненность, осмысленность и причастность к чудесному, то, что в животе потихоньку растет живой самостоятельный человек, похожий на меня и любимого мужчину. Я поправилась на два размера, трикотажные кофточки едва прикрывали живот, а я гордилась, гладила новую чудную выпуклость, обтягивала красивыми платьями и на улице придерживала рукой с гордой улыбкой.
А потом я уехала за город, сидела на свежем воздухе под пока еще теплым осенним солнцем и была счастлива, счастлива, счастлива. Я радовалась тяжести в ногах, тому, что у меня начали ломаться ногти, тому, что часто стала бегать в туалет и тому, что существо внутри меня каждое утро напоминало о необходимости плотного завтрака. Все это было свидетельством того, что кто-то во мне живет, питается мной и развивается. И все складывалось так прекрасно и радужно – и даже Антон перестал хмурить брови.
А затем как-то вечером, собираясь ложиться спать, я увидела на белье капельку крови – маленькое пятнышко. Ерунда? Я даже не волновалась. Мы живем в современном мире, врачи могут творить чудеса, я сейчас позвоню в скорую – и все будет хорошо.
Потом приехал врач, пожилой, опытный и очень добрый. Мы съездили в больницу, там меня долго мяли во всех местах, мне было смешно и щекотно. Но взгляды врачей становились все серьезнее и серьезнее, и я подавилась новым смешком. Оказалось, было уже поздно: посреди свежей нежной золотой осени я перестала быть матерью.
Я так устала, что не было сил думать. Меня раздражало, как сочувствующе все на меня смотрят, как Антон гладит меня по руке, как светит в глаз припадочная больничная лампочка – меня вообще все раздражало и хотелось спать. Я подписала отказ от госпитализации (ручка противно скреблась и царапала бумагу), а дома тут же легла. Ночью мне даже не снились кошмары, и утром я спокойно проводила Антона на работу.
А днем стало плохо. Я ходила по странной чужой квартире. Кресла выталкивали мое тело, свет резал глаза и был слишком ярким посреди притихшей комнаты. Слова в книгах потеряли свое притяжение, не складывались во фразы, высыпались со страниц и гулко падали на пол, пустые и незначительные. Пустые. И я была пустая. Я проходила мимо блестевшего зеркала, и от прыгавших по его поверхности солнечных зайчиков мне становилось противно. В зеркале была красивая пополневшая бабища с пышными кудрями. А сама – глупая, бесполезная. И пустая. Была живая, была нужная, творила в своем теле чудо – и не осилила. Слабая, глупая, бесполезная.
Потом были врачи, озабоченный Антон, который уверял меня, что все будет хорошо, а мне было все равно. Я пила много вина, смотрела глупые фильмы и забывала приготовить ужин. С мужем мы говорили все реже и реже, Лада бродила по квартире потерянная, кошки перестали приходить к нам с Антоном в постель ночью, а потом он и сам как-то перестал туда приходить, ночуя в кабинете. А потом я сказала ему, что