Узник концлагеря Дахау. Александр Бабин
отбиваем немца на этом рубеже, в любой момент перекинут на левый фланг или на правый и где прикажете почте вас искать? На отдых полк отправят, вот там всем родным и напишете.
Офицер еще раз прошелся вдоль шеренги, остановился около бойца небольшого роста, потрогал ремень на его винтовке.
– Подтяните ремень, с оружием будьте осторожны. Гуськом за мной марш, – скомандовал Суворов и пошел в сторону передовой.
Иван, идя, думал, точно такие же напутственные слова, как вести себя в армии, говорил в Кургане старший лейтенант и санитары пару слов прибавили. Стало быть, все командиры на одно лицо и он со временем станет похожим на них, хотя война быстро закончится, недолго осталось ждать конца. Завтра или сегодня они, новобранцы, покажут немцу кузькину мать. Главное, нет страха, странное чувство, легкость в душе. Ну, правильно, организм рвется воевать с фашистом.
На пути у кромки леса на пригорке несколько солдат копали большую яму. Иван подумал, землянку для жилья оборудуют, в сентябре ночи становятся прохладными. Поравнявшись, полноватый солдат в промокшей от пота гимнастерке крикнул:
– Мужики, помогите бойцов похоронить, они вон там, в ложбинке, лежат, – кивнул в сторону леса.
Лейтенант скомандовал:
– Выполнять!
– Иван с Остапом, взяв погибшего бойца за руки и за ноги, понесли к могиле. Все его тело, лицо посечено осколками от снаряда. Санитары предупреждали: бойтесь минометной мины, видно, она и есть эта мина, страшнее танка.
– Вань, что-то много погибших, не меньше взвода, а сколько раненых – рота, а может, и больше. Лейтенант, стало быть, говорил правду, из полка двое их осталось, он да повар.
– Пугал, чтоб мы на рожон не лезли. Я щас об отце подумал, его призвали в первый день войны, интересно, где первый бой принял. Может, в окопе встречу, а Остап, вот было бы здорово! – и тут же пришла такая мысль: на войне без году неделя, несу покойника, а уже смерть погибшего товарища воспринимается как должное. Неужели так быстро черствеет душа. Почувствовал холодок по телу. Нет, меня не убьют, – слова ударили по вискам, – такого с ним не произойдет, ведь дома ждет жена, а родится ребенок, кто с ним будет нянчиться, чужой дядя.
Придя на передовую Иван, увидев окоп, или, как говорил лейтенант, он для вас дом родной, воспринял его слова за шутку. Тот окоп, что видел в учебке, и этот – две стороны медали, кругом обсыпанные брустверы от разорвавшихся мин, груды гильз, смятые котелки, пробитые от пуль каски, винтовки с согнутыми стволами, осколки от снарядов. В стенах окопа выкопаны ниши, в них кучками сидели солдаты. Ниша им служила вместо табурета. Кто-то из бойцов курил, кто-то забивал автоматный диск патронами, взгляд остановился на солдате – он сидел в одних трусах и иголкой зашивал дырки на галифе. Рядом с ним без головного убора седой капитан курил самокрутку:
– Что, Микола, целы твои прелести?! – он ему широко улыбнулся.
Солдаты засмеялись, один из бойцов с перевязанной головой пошутил:
– Товарищ