Пэт из Серебряной рощи. Люси Мод Монтгомери
но зацепился пуговицей за бахрому и свез всю скатерть вместе с посудой. Ну и суета поднялась! Я им тогда помогала на ферме. Мы с твоей тетей Френсис все прибирали. Как она плакала, себя винила. И тарелки дорогие побились, и ковер был испорчен… А на колени невесте выплеснулась полная чашка горячего чаю. Я тогда совсем девчонка была, мне – веселье. А людям с фермы каково? Беги, золотко, в свою комнату, переоденься и за работу. Дождь пойдет, пожалуй. Ветер дует, и темно, как под юбками у старой индианки.
Очень приятно было расставлять вещи по местам. Когда они закончили, Серебряная роща снова стала домом. Уже стемнело, по окнам хлестал дождь.
– Пойдем на кухню. Я буду хлеб ставить, а ты поешь. За ужином ничего не ела, я видела. У меня на плите греется гороховый суп, и курятина еще осталась.
– Я не буду есть, раз тетя Хейзел уехала, – у Пэт снова задрожал голос.
– Ничего, золотко, сытое брюхо тоску разгонит. Глянь-ка, новые котята спят на коврике. А на улице тьма-тьмущая! Смотри, тут и твой Четверг пристроился – сам серенький, манишка беленькая. Никто его за весь день не приласкал.
Снаружи раздалось повелительное, громкое мяуканье. Мистер Том требовал, чтобы ему открыли дверь.
– Джуди, дай я его впущу, – сказала Пэт.
Ей очень нравилось пускать животных в дом. На мгновение она застыла на пороге с открытой дверью, на рубеже освещенной кухни и кромешной ночи. Дождь лил как из ведра. Ветер безжалостно набрасывался на деревья. Шалун заунывно подвывал в церковном амбаре, потому что Джо еще не вернулся со станции и пса некому было успокоить.
Пэт отвернулась, дрожа. Уют старой кухни составлял восхитительный контраст с грозой. Плита светилась тусклым красным светом. Четверг прилег рядом с ней и тут же свернулся в клубок. Пэт ела горячий гороховый суп и следила за зеркальным отражением кухни в окне. Отражение было жутковатым и таинственным, реальным и нереальным одновременно. Там, в окне, Джуди уверенно сажала хлеб в печку и при этом стояла под старым кленом у колодца.
Пэт любила смотреть, как Джуди печет хлеб, и слушать, как она бормочет сама с собой. Она всегда так делала, обминая тесто. Сегодня Джуди рассуждала о свадьбе.
– Сама разоделась, а под платьем что? Заплатка на заплатке. И что вырастет из этой Берты Холмс? Совсем нахалка! Пятнадцать лет, а уже строит глазки парням. Помню, как она вычудила на свадьбе у своей тетки. Наверное, была такая, как Пэт. Бросилась на пол и давай колотить ногами и реветь. Чего удивляться, что ее тогда выпороли. И сейчас бы не помешало. А Симон Гардинер? Разоделся, начищенный-намытый, что твоя кастрюля на Рождество. В прошлый раз я его видела, когда он перебрал лишку и боялся, что за ним гоняется стол. А я ему говорю: гляди, у стола четыре ноги, вот-вот тебя догонит. Он и давай реветь белугой. Умора, да и только! Ох, знали бы люди, что о них думают другие. Взять того же старика Тейлора. Я своими ушами слышала, как он зовет жену лапочкой, и это при том, что они женаты тридцать лет. Ну, лучше пусть «лапочка», а то Джордж Харви свою жену зовет старухой. Старый Элмер Дэвидсон как всегда опоздал,