Зеркало старой ведьмы. Михаил Бабкин
оказались.
Тим не ответил на шутку. Он держал Нигу плотно прижатой к уху и внимательно слушал ее. Что-то с ней было не так – сквозь лихорадочный шелест страниц изнутри доносились глухие мучительные постанывания.
– Нига, что с тобой? – с тревогой уже который раз спрашивал Тимыч у книги. Но ответа не было.
– Боня, – Тим протянул Нигу рыцарю, – ей плохо. Она умирает!
Хозяйственный приложил ухо к обложке. Усы у него встали торчком.
– Вздор! Книжки не могут умирать. Тебе показалось. Люпа! – впервые за все путешествие он заорал на лошадь. – Бегом! Надо немедленно выбраться из дождя! – Боня вскочил в повозку, втянул за собой мальчика и Люпа помчалась сквозь бурю, не разбирая дороги.
– Скорей! – надрывался Хозяйственный. – Можем не успеть!
Лошадь старалась изо всех сил. Хлопья пены летели с ее крупа, грива заплеталась в мокрые косички. Солнце прыгало над головами в такт бешеной скачке, ледяные булыжники с треском рассыпались под колесами.
Внезапно дождь исчез, впереди расстилалась сухая степь. Пробежав еще немного по инерции, Люпа перешла на тихий шаг, часто раздувая бока и мотая опущенной головой. Боня озабоченно слушал Нигу, сильно вдавив ухо в обложку.
– Потерпи, милая. Выбрались мы из поганого дождя! Сейчас тебе станет лучше, – он оторвался от книги и стал баюкать ее на руках. Ухо у Хозяйственного оттопырилось и пламенело, как стоп-сигнал на машине. В эту секунду исчезли защитные чары – неожиданный рык грома, шипение и треск далеких молний испугали Тима после неправдоподобной тишины. Он оглянулся. Дождь висел позади серой непроницаемой завесой и вовсе не собирался исчезать.
– Наверное, солдаты за ними погнались, – догадался Тимыч, – то-то душ не выключается. Нет, не хотел бы я сейчас оказаться рядом с ними. Эх, служба! – мальчик слез с повозки, снял с головы ненужный тюрбан и аккуратно вытер им мокрые бока измученной лошади. Потом он несколько раз трусцой бегал к дождю, полоскал в воде полотенце и, слегка отжав его, старательно мыл лошадь. Люпа наконец отдышалась, благодарно закивала.
– Как здоровье Ниги? – Тимыч, перекинув мокрое полотенце через плечо, подошел к Боне.
– Нормально, – Хозяйственный приложил к Ниге другое ухо, не фонарное. – Уже не стонет. И страницами не трещит. Спит она.
– Вдруг умерла? – всполошился Тим. – Мертвые тоже не стонут.
– Не думаю, – Хозяйственный завернул Нигу в сухую тряпку и бережно уложил в сумку, – не верю! – Неловко спрыгнув на землю, Боня подошел к Люпе.
– Ты извини меня, – виновато сказал Боня лошади, – грубо я с тобой обошелся, не по-товарищески. Не хорошо. Так получилось, – он погладил ее морду. Люпа лизнула протянутую руку, фыркнула.
– Простила! – обрадовался Хозяйственный. – Ах, какая ты у меня лапушка! Ладно, – строго добавил он, – нечего стоять. Пошли, спасительница, – и Боня, как ни в чем не бывало, зашагал в сторону высоких близких гор. Люпа покосилась на Тима и мальчику на миг показалось, что лошадь улыбается.