Дневники мотоциклиста. Данни Грек
происходило дальше на нашей кухне, я не слышал, а голоса моих родителей проводили меня по коридору в мою комнату, постепенно затихая за дверью, где я вновь остался один на один со своими мечтами, детской обидой и бурей эмоций, что еще долго жили во мне.
Я выскочил на балкон и провел там весь вечер в надежде увидеть, как по дороге промчится этот красный расписной монстр, извергающий гром, но, так и не дождавшись, через несколько часов я ушел спать, в глубине души всё же надеясь, что он появится. И уже лежа в кровати, я еще долго прислушивался к уличным звукам, но там кроме редких машин и трели дворовых птиц больше ничего не было, а тот звук так и не появился.
Это было далекое лето девяносто второго, это было моё незабываемое детство, из которого я вышел тем, кем стал, а могло ли быть иначе, я уже не узнаю, ведь именно тогда я сделал свой выбор…
Первый…
С того первого незабываемого знакомства прошло уже много лет, и я быстро повзрослел, застряв на распутье взрослой жизни. С годами все мои детские мечты стали растворяться в суете обыденности и легко забрасываться в долгий ящик событий, лишь изредка напоминая о себе грустными дождливыми вечерами. Они выглядели уже не так красочно, как в те беззаботные мгновения моей юности, и с каждым новым годом приобретали серый оттенок несбыточности, становясь черно-белым фильмом с ужасно потрепанными кадрами. Пыльные, отодвинутые на угол стола и никому не нужные, они походили на старую газету, пожелтевшую от солнца, с порванными по краям листами и совсем не свежими новостями, но, несмотря на всё это, они были для меня так же дороги и так же бесценны, как и много лет назад. Воспоминания и мечты – вот то самое теплое, что зачастую согревает нас холодными зимними вечерами, это то, что мы так лелеем и над чем так трясемся, доверяя их лишь избранным, и, конечно, это великий дар, который у нас никто не способен отнять. Это наши маленькие дети, выращенные в тепличных условиях нашей жизни, с пожизненной боязнью чужих. Они прячутся в колыбелях наших душ, лишь иногда вырываясь на всеуслышание, но и то, это скорее похоже на крик одинокого в лесу, чем на оратора перед многотысячной аудиторией.
К своим двадцати четырем годам я уже собрал множество таких альбомов с черно-белыми и только изредка цветными кадрами. Они смотрели на меня изнутри, толкая на громкие поступки. Крича воплями, они вырывались из меня наружу к всеобщему обозрению, но я уже был затянут по пояс в такие слова как ответственность и обязанность. Меня засасывала эта трясина под названием «размеренная жизнь», тащила за ноги, не оставляя места для мечты, и с каждым моим неповиновением всё сильнее и сильнее втягивала в плечи мою голову, не давая мне сделать следующий шаг. Но я его сделал, пускай, и не совсем уверенно, но все же сделал, даже не догадываясь о том, как этот шаг круто изменит мою жизнь.
Очень часто в детстве, все, кому не лень, нас поучали: «Так нельзя!», «Это тебе не нужно!», «Это опасно!», но мы все равно, тайком от этих учителей делали свое, набивая шишки на своих лбах и получая новые ссадины