Воспоминания великого князя Александра Михайловича Романова. Александр Михайлович Романов
из нас был слишком горд, чтобы делиться своими мыслями с другими братьями.
Одна мысль о том, чтобы явиться к отцу и утруждать его неопределенными разговорами без специальной цели, казалась просто безумием. Мать наша, с своей стороны, направляла все усилия к тому, чтобы уничтожить в нас малейшее внешнее проявление чувства нежности. В свои юные годы она прошла школу спартанского воспитания, по духу того времени в Германии, и не порицала ее.
Будучи в полном смысле этого слова демократами в наших отношениях к прислуге, мы должны были тем не менее помнить, что великий князь не должен никогда проявлять ни малейшей слабости в присутствии посторонних. Он должен выглядеть всегда довольным, скрывая свои чувства под маской официальной холодности.
Особое положение в нашей семье занимала наша сестра Анастасия Михайловна. Мы все обожали эту высокую темноволосую девушку, она была любимицей отца. Когда мы говорили с нею, мы воображали себя ее верными рыцарями, готовыми исполнять все приказания нашей дамы сердца и повергнуть к ее ногам всю любовь, накопившуюся в душе неделями и месяцами скучного учения. Мы страстно ревновали ее друг к другу, и у нас заныло сердце, когда в Тифлис прибыл герцог Мекленбург-Шверинский, чтобы познакомиться с своей будущей невестой. Наша инстинктивная неприязнь к нему и к его лихой манере щелкать каблуками достигла пределов настоящей ненависти, когда наш брат Николай открыл истинную цель его визита. Его появление грозило лишить нас существа, на которое мы изливали всю нашу душевную нежность. После отъезда сестры чувства эти обратились в сторону природы, которая была неизменно ласкова и поддерживала в наших сердцах надежду.
Зимою нам разрешали выходить на двор только на один час, так что мы с нетерпением считали дни, оставшиеся до весны. Наши каникулы продолжались всего шесть недель, и мы проводили их либо в Боржоме, либо на Крымском побережье Черного моря, в имении Государя Императора.
Я буду всегда с благодарностью вспоминать мою болезнь скарлатиной, так как из-за нее мне удалось провести самое счастливое лето в моей жизни. Мне было тогда девять лет.
Я заболел и впал в бессознательное состояние в Боржоме, откуда мои родители собрались ехать в С.-Петербург для свидания с Императором Александром II. Доктора сразу же определили скарлатину, и меня оставили в Боржоме на попечении графини Алопеус, гофмейстерины моей матери, адъютанта кн. Меликова и лейб-медика Альбануса. В течение шести недель, проведенных мною в постели, они все меня баловали, и я чувствовал себя центром всеобщего внимания.
Каждый день военный оркестр играл вблизи нашего дома мои любимые мотивы. Множество людей, проезжавших Кавказ, посещали Боржом, чтобы навестить больного сына наместника, и большинство из них приносили мне коробки с леденцами, игрушки и книги приключений Фенимора Купера. Доктор, графиня Алопеус и кн. Меликов охотно играли со мной в индейцев. Вооруженный шашкой адъютанта, доктор пытался скальпировать объятую ужасом придворную