Листая календарь летящих будней…. Игорь Губерман

      Мне в жизни крупно пофартило

      найти свою нору и кочку,

      и я не трусь в толпе актива,

      а выживаю в одиночку.

      У Бога сладкой жизни не просил

      ни разу я, и первой из забот

      была всегда попытка в меру сил

      добавить перец-соль в любой компот.

      Владеющие очень непростой

      сноровкой в понимании округи,

      евреи даже вечной мерзлотой

      умеют торговать на жарком юге.

      Увы, стихи мои и проза,

      плоды раздумий и волнений —

      лишь некий вид и сорт навоза

      для духа новых поколений.

      Я всегда на сочувствия праздные

      отвечаю: мы судеб игралище,

      не влагайте персты в мои язвы,

      ибо язвы мои – не влагалище.

      Плетясь по трясине семейного долга

      и в каше варясь бытовой,

      жена у еврея болеет так долго,

      что стать успевает вдовой.

      Кошмарным сном я был разбужен,

      у бытия тряслась основа:

      жена готовила нам ужин,

      а в доме не было спиртного.

      Когда мне о престижной шепчут встрече

      с лицом, известным всюду и везде,

      то я досадно занят в этот вечер,

      хотя ещё не знаю, чем и где.

      Порою я впадаю в бедность,

      что вредно духу моему;

      Творец оплачивает вредность,

      но как – известно лишь Ему.

      Наше стадо поневоле

      (ибо яростно и молодо)

      так вытаптывает поле,

      что на нём умрёт от голода.

      Пришла прекрасная пора

      явиться мудрости примером,

      и стало мыслей до хера,

      поскольку бросил мыслить хером.

      Таланту чтобы дать рапространённость,

      Творец наш поступил, как искуситель,

      поэтому чем выше одарённость,

      тем более еблив её носитель.

      Я часто многих злю вокруг,

      живя меж них не в общем стиле;

      наверно, мне публичный пук

      намного легче бы простили.

      Глазея пристально и праздно,

      я очень странствовать люблю,

      но вижу мир ясней гораздо,

      когда я в комнате дремлю.

      По чувству, что долгом повязан,

      я понял, что я уже стар,

      и смерти я платой обязан

      за жизни непрошеный дар.

      Пора уже налить под разговор,

      селёдку покромсавши на куски,

      а после грянет песню хриплый хор,

      и грусть моя удавится с тоски.

      Пишу я вздор и ахинею,

      херню и чушь ума отпетого,

      но что поделаешь – имею

      я удовольствие от этого.

      Меж земной двуногой живности

      всюду, где ни посмотри,

      нас еврейский ген активности

      в жопу колет изнутри.

      Дикая