Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая. Ира Зима
но на внешности это отразится только с годами. И да, с этой моей гиперсексуальностью мне нечего возразить, мне все равно с кем, а Ветров «мое все»! Не такая уж ты и глупая, как я думал! – он повернулся к Савицкой, запустил руку ей под майку и заложил жирный засос в губы, долгий, и все повторил еще раз.
Вот это действо привлекло внимание уже всей поляны, зрители начали вокруг нашего пятака собираться и бурно аплодировать прорвавшейся через край страсти, это же «новость» какая – Алена сделала Валевского, добилась своего! Ванька сидит в таком же офигении, как и я, уж слишком циничная схема была нам не просто предложена, но тут же и осуществлена. Мы даже понять ничего не успели! Но во мне начала проливаться волна нагноения, большего абсурда и быть не может, такой дикий «перевертыш» и в голову крайнего психа не придет! Что за мерзость!
– Вы оба, вы совсем уже ничего не чувствуете? Это же уродство! Вы сами-то понимаете, что сдаетесь на любой произвол!? Как собирать себя потом будете? Вы кто вообще такие? Да я никогда не пойду в твою «команду»! Да подавись! А еще раз упомянешь своим поганством мою мать, то осуществлять свои планы будет нечем – разобью в хлам! И не смей со мной никогда разговаривать! Никогда! И ты, «горе-любовник», прежде чем подкладываться, думай, чем жертвуешь, совсем не сечешь, чего делать нельзя? Уроды…
– орала я на всю поляну, многие откровенно удивились моей реакции, я никогда не ору и даже не разговариваю громко, закваску этой истории все пропустили, но мне уже нет дела до всех. Клапан сорван! Все! Не могу больше! Да я в таком дерьме просто не выживу!
И, не раздумывая, что есть силы и стремительности я удалялась в целительный пустой, свободный от «перевертышей» лес, и только когда шум и голоса, мерцание костра и ручных фонариков остались позади, я начала дышать. Заноза вышла, все занозы – вышло все! За один вечер вышло то, что держало меня в тигеле закрытого сознания столько лет? Наконец я вывернулась сама собой наизнанку, как обратилась в нечто неведомое в себе, ведь я никогда не знаю, какой лик вынырнет из вечности, какой я стану здесь в очередной жизни. Конечно, я стану «собой», кем еще я могу быть, но какой «собой»? Какой стороной вывернется «беспредельное» и в моих чертах, и моих гранях – этого не знает никто! И это больно быть только частью себя, только одной односложной гранью, только мелким отражением того, что «есть я». Каждый раз возрождение личности это резня «по живому», когда отсекается «целое», и я остаюсь лишь обрубком волны жизни, являюсь млечностью вечного, хотя оно и есть я. Ни одна олицетворенная жизнь не способна вместить «безмерное», можно лишь держать эту первородную пуповину, сохраняя связь с домом. Но я знаю, что скоро времена истратят свой срок, придет день, и мне не придется больше рваться и выворачиваться, и быть так надолго покинутой домом. Весь мир, от самого начала, разбросанный по временам и пространствам, свернется единым смыслом и временем, и мой дом будет только здесь, и я буду только здесь, я стану цельной, навсегда. «Земля» – мой истинный «утробный дом», и все изменится, когда мир будет, наконец, рожден,