Дворец из песка. Анастасия Дробина
минут.
В Венеции было солнечно, людно и шумно. Еще с борта катера я увидела пестрые толпы людей на набережной и возвышающиеся над ними яркие флажки гидов. Солнце плясало на мутной, зеленой воде каналов, отражалось в сверкающих витринах магазинов, прыгало по тусклой позолоте гондол и старинных зданий. Величественные, отсыревшие до третьего этажа дома поблекших красных, голубых и желтых цветов отражались в каналах. Отовсюду доносились плеск воды, смех, крики, разговоры на десятках языков. На площади Сан-Марко на булыжной мостовой под ногами копошились голуби, и их не пугали даже громкие звуки оркестра, играющего под колоннадой попурри из опер Верди.
– На гондолу хочешь? – спросил меня Шкипер.
Я отказалась: эти глянцевые раскрашенные, обтянутые бархатом лодочки с пасторальными гондольерами казались мне слишком ненастоящими: как ряженые в Коломенском на Масленицу.
– В магазины пойдешь?
– Нет, – извиняющимся тоном сказала я. – Шкипер, я не знаю, что покупать.
– Ну да, здесь особо ничего и не купишь, – не понял он. – Больше игрушки всякие для туристов. Вот полетим с тобой в Париж, там…
При мысли о неизбежно грядущем шопинге мне стало дурно. Я ненавидела магазины одежды, никогда не любила одеваться, и для меня не было большей головной боли, чем пойти выбрать себе платье. В этом был виноват Степаныч, приучивший меня с детских лет ходить в том, что есть, и не напрягаться по этому поводу. В принципе это было правильно, поскольку денег у нас со Степанычем не было никогда. Они появились, когда я в шестнадцать лет устроилась работать в ресторан, но к тому времени у меня уже сложилось абсолютно мужское, сугубо функциональное отношение к вещам: я шла покупать новые джинсы или блузку только тогда, когда старые уже расползались по швам, и искренне не понимала, зачем нужна вторая пара туфель, если первая еще прилично выглядит. Тетя Ванда и другие цыганки, у каждой из которых было не менее трех десятков платьев, ахали и хватались за головы, но меня было уже не переделать. И я честно сказала об этом Шкиперу.
Он выслушал, плюнул через парапет в Канале Гранде, снял солнечные очки, делавшие его похожим на киношного киллера, и, глядя на семенящих через замшелый каменный мост японцев с фотоаппаратами, сказал:
– Как хочешь. Я турецкие джинсы сам уважаю, но в них в ресторан «Максим» не пустят.
– В… какой ресторан?
– «Максим», – вежливо повторил он. – На Елисейских Полях. И потом, детка… я тоже не в памперсах от Диора родился. Ничего… Припекло – выучился нужные шмотки таскать. Статус обязывает.
– Когда ты родился, никаких памперсов не было, – машинально сказала я.
Шкипер невесело усмехнулся, видимо, вспомнив о своей дворово-помоечной молодости, и пошел за мороженым.
Он знал, что делал: от мороженого ко мне быстро вернулось самообладание. Вылизывая из вафельного рожка остатки прохладной орехово-малиновой массы, я сделала официальное заявление: ни в какой ресторан на Елисейских Полях я шага не сделаю, в туалет от Диора меня не завернет насильно даже отряд спецназа, а если завернет, то сам же и пожалеет, а если Шкиперу