Ария смерти. Донна Леон
Финальный пассаж, с повторяющимися переходами от нижнего тона к высокому, доставил Флавии едва ли не физическое удовольствие. Как и мысль о том, что ей никогда не придется конкурировать с этой певицей, кем бы она ни была.
Стоило ей прийти к такому заключению, как справа донесся мужской голос:
– Флавия, я приехал!
Она обернулась, но очарование музыкой было столь сильно, что певица не сразу узнала Риккардо, своего рипетито́ре[29], с которым работала над Тоской. Он предложил ей помощь в подготовке к операм Доницетти. Низенький, коренастый, бородатый, с искривленным носом, Риккардо внешне походил на бандита, но его исполнение было таким чувственным, чуть ли не сверкающим, особенно в мягких вступлениях к ариям, которым, по его утверждению, слишком многие певцы не уделяли должного внимания. За те несколько недель, пока они работали вместе над оперой Пуччини, рипетиторе указал Флавии на некоторые музыкальные нюансы, которых она не заметила, читая партитуру, и не слышала, когда пела партию сама. Своим исполнением Риккардо сделал эти нюансы более явными, а еще он останавливался после каждого пассажа, требовавшего, по его мнению, особого, драматического ударения. И только после успешной премьеры, когда его работа, собственно, закончилась, он признался Флавии, что терпеть не может Тоску. Музыки, написанной после смерти Моцарта, для него не существовало.
Они с Риккардо по-приятельски расцеловались, и он сказал, что вчера она выступила прекрасно, однако Флавия перебила его вопросом, указывая на дверь у себя за спиной:
– Ты знаешь, кто там репетирует?
– Нет, – ответил Риккардо. – Давай это выясним!
И он постучал. Флавия не успела ему помешать.
Мужской голос крикнул: Momento![30], женщина тоже что-то сказала, после чего дверь открылась. На пороге стоял высокий мужчина; в руке у него были нотные листы.
– Cosa c’е́?[31]
С этими словами он вышел в коридор, но, узнав коллегу, а потом и Флавию, замер, прижимая ноты к груди, словно хотел за ними спрятаться.
– Синьора Петрелли! – пробормотал он, будучи не в состоянии ни скрыть изумления, ни сказать что-либо еще.
Позади него Флавия увидела девушку, ту самую, которая вчера вечером дожидалась ее после спектакля – с чудесным голосом и порывистыми движениями. Сегодня она казалась гораздо привлекательнее, с зачесанными назад волосами и без грамма косметики. Без дурно подобранной помады ее даже можно было назвать симпатичной. У нее было выражение лица человека, который сделал что-то хорошо и знает об этом. В руке девушка тоже держала ноты.
– У вас в Париже прекрасные педагоги, дорогая, – сказала Флавия.
Она вошла в комнату, не спросив позволения, и приблизилась к девушке. Наклонилась, расцеловала ее в обе щеки, потрепала по руке, улыбнулась и еще раз погладила по руке.
– Удивительно, что вы выбрали именно эту партию. – И, предваряя объяснения или оправдания юной певицы, Флавия продолжала: – Но вы
Репетитор (
Здесь: минутку! (
Здесь: что там? (