Дремеры. Изгнанники Зеннона. Алина Брюс
лестница, и Кинн провел меня наверх. Мне хотелось заговорить, но каждый раз, натыкаясь на закрытое, словно чужое лицо Кинна, все слова во мне замирали.
На втором этаже, пройдя мимо двери в спальню Утешителя, мы оказались в еще одном коридоре, который украшали гобелены с историческими сценами и всевозможные фарфоровые и хрустальные статуэтки. Наконец Кинн распахнул выходившие в коридор массивные деревянные двери.
– Библиотека.
Библиотека была залита рассеянным светом, который мягко подсвечивал корешки книг, занимавших всё свободное пространство стен. Запах кожи и бумаги смешивался с едва уловимым ароматом лимонника, хотя цветов нигде видно не было. У окон стояли два стола, еще один стол вытянулся посередине, – над ним нависли искусно сделанные светильники.
Как и остальной дом, библиотека дышала уютом, удобством, и всё же чего-то не хватало. Я прошлась мимо стеллажей с книгами, тронула шершавое голубое сукно на длинном столе, всё время ощущая присутствие Кинна. И тут я поняла.
Нигде в доме не было и следа Кинна – ни оставленной на столе книги с закладкой, ни небрежно брошенных на комод перчаток, ни забытой игры в ровинсоль, которой увлекались почти все наши одноклассники. Словно Утешитель жил в доме один. От осознания этого мне было еще тяжелее заставить себя сказать:
– Тебя не было на наших занятиях в библиотеке.
Я постаралась, чтобы мой тон был легким, без нажима, но по лицу Кинна словно пробежала тень, и он с неохотой сказал:
– Да, я был занят.
Когда я ничего не ответила, делая вид, что рассматриваю книги, он продолжил, и впервые в его голосе прозвучало что-то живое, какой-то отголосок волнения:
– Если честно, я уже закончил со своей частью. Так что…
В первую секунду его слова меня оглушили. Наверное, я ослышалась. Я заставила себя обернуться к Кинну с удивленным лицом:
– Уже? А я никак не могу разобраться с их двойными отрицаниями.
Кинн несколько раз сжал шкатулку с часами, которую неловко держал в руке, и подошел к столу у окна справа, где лежала бумага и стояли в костяной крандашнице карандаши. Немного подумав, он что-то написал на листке бумаги, потом протянул его мне.
– Вот, думаю, здесь может что-то быть.
Нерешительными пальцами я взяла лист бумаги и посмотрела на записанные там твердым почерком две книги, чувствуя, что внутри что-то оборвалось.
Значит, Кинн больше не собирается приходить в библиотеку.
Тихо, чтобы меня не выдала дрожь в голосе, я спросила:
– Разве мы не должны были работать над этим вместе?
Я не рискнула поднять голову от бумаги, не рискнула посмотреть Кинну прямо в глаза.
Когда он наконец ответил, его голос был холодным и отстраненным:
– Думаю, теперь ты справишься сама.
Я кивнула, медленно убрала бумагу в карман и спросила чужим, спокойным голосом:
– Мне что-то душно. Скажи, пожалуйста, где у вас можно умыться?
– Налево по коридору и прямо.
Я