Игра на повышение. Дмитрий Евдокимов
выслушали мои пожелания и наставления, без ссор и ругани. Объяснялось это очень просто – самим своим существованием газеты были обязаны мне и финансировались из государственной казны.
Сегодня я в полной мере воспользовался своим кураторством прессы, изложив редакторам нужную версию происшествий. Ответственность за взрыв пороховой мины я целиком и полностью возлагал на фрадштадтских шпионов, а свой побег из застенков Сыскного приказа подал как нападение разбойников, прикрывавшихся именем святой инквизиции, на спешившего по государственным делам в сопровождении офицера свиты и двух служащих контрразведки князя Бодрова. Особый упор делался на назначение пожизненных пенсий семьям погибших и оплату образования их детям за мой личный счет – народ должен знать, что я всегда забочусь о своих людях, даже после их смерти.
После газетчиков я встретился с главами контрразведки Ольховским и внешней разведки Буровым. Сначала по отдельности, потом с обоими вместе. С расследованием взрыва по большому счету было уже все ясно, требовалось быстро сделать ответный ход, дать понять островитянам, что возмездие за подобные выходки будет быстрым и неотвратимым. Несколько проектов по Фрадштадту у нас уже были в работе, но выводить их на решающую стадию еще было рановато. А вот провести небольшую акцию устрашения, которая бы идеально вписалась в общую картину нашей большой игры, – в самый раз. Посмотрим еще, кто кого, но, видит бог, не мы это начали!
Только разобравшись со срочными делами, я нашел время для Глазкова. Да и то вышло это случайно.
Я знал, что начальник Сыскного приказа в помещениях своей службы отсутствует и что территорию царского дворца он не покидал, но выяснять его местоположение я не приказывал. А тут зашел в покои государя осведомиться о состоянии здоровья и нос к носу столкнулся с бледным и взъерошенным Никитой Андреевичем. При нем было трое красномундирников, со мной – офицер и три солдата охраны. Кроме того, в комнате находились еще двое слуг и горничная. В воздухе явственно запахло грозой, все присутствующие на мгновение замерли в немой сцене.
– Каково состояние государя? – холодно осведомился я, глядя в упор на главу разыскников.
– Слава богу, опасности для жизни нет. Лекари говорят, что дней через десять Иван Федорович сможет вернуться к исполнению своих обязанностей.
Сказано это было нервно, но с вызовом и даже небольшой долей злорадства в голосе. Боится господин Глазков, сильно боится, прикрывается именем государя в надежде, что я испугаюсь монаршей реакции на свои действия. Святая наивность! Никита Андреевич напоминал мне сейчас пешеходов, переходящих дорогу не глядя по сторонам, но с осознанием своей правоты и в полной уверенности, что все автомобили уступят им дорогу. Много ли толку будет от такой правоты, если кто-то из водителей не успеет затормозить? Так и в этом случае: поможет ли Глазкову обращенный на меня царский гнев, если он уже дней десять, как будет мертв? Смешной, ей-богу.
Вдвойне