Код Ореста. Мария Энгстранд
будильник! Я просто хотела посмотреть встречу планет, – продолжала она. – Сейчас ее видно лучше всего.
Она открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Я поспешно засунула письмо в карман халата.
– Да, вот она! – сказала мама. – Юпитер и Венера. Сейчас даже не видно расстояния между ними. Одна большая звезда!
Я тоже взглянула на небо. Действительно, в небе сияла одна большая звезда – ослепительно белая. В эту минуту, когда мы с мамой стояли на крыльце в ночной темноте, всё и вправду казалось таким волшебным.
Когда мы уже открыли дверь, чтобы вернуться, мама спросила:
– А это что такое?
Радость в ее голосе мигом улетучилась.
Я обернулась. Мама кивнула в сторону разворота в конце улицы. Лунный свет падал на мягкое белое одеяло из нетронутого снега. Нетронутого за исключением мест, протоптанных моими ботинками. Все мои шаги взад и вперед, туда и обратно, через глухой переулок между нашей дверью и почтовым ящиком Росенов, были видны.
– Понятия не имею, – ответила я чересчур поспешно.
Мама не слушала меня. Она стояла уставившись на мои ноги.
Я тоже опустила глаза и посмотрела на ботинки. Маленький комок снега упал с них на коврик у двери и растаял.
– Я… я просто подумала, что встречу планет оттуда будет лучше видно, – медленно проговорила я.
– Послушай, Малин, – с грустью ответила мама, – что ты затеяла?
Теперь она смотрела на мой живот. Я опустила глаза. Прилипший тюбик суперклея висел на моем халате чуть ниже пояса.
Не хочу повторять ту ложь, которую я тогда из себя выдавила. Достаточно сказать, что удачной ее не назовешь, и мама это сразу поняла. «Загадочный незнакомец вечером» + «отлучка из дома ночью» + «непонятный интерес к суперклею» = «Малин снова что-то затеяла». Опять.
В конце концов она сдалась и велела мне идти ложиться.
Сама же пошла на кухню и уселась там в одиночестве.
Моя мама – Самая Добрая на свете. Пожалуй, немного странная, но добрая. Просто дело в том, что после того неприятного случая в интернете (который у нас в семье называют Инцидентом, и говорить о нем подробно нет никакой необходимости) она стала еще и Самой Тревожной мамой. Теперь достаточно малейшей мелочи, чтобы она начала волноваться. А я как раз и спрятала письмо, решив поберечь ей нервы.
Это сразу стало заметно утром, когда мама не спросила, что мне снилось, а только сделала ли я уроки. Это характерно для Тревожной мамы. Она всё время ужасающе жутко молчит.
Она не может ни о чём говорить, потому что у нее в голове вертятся всякие мысли, а когда всё же заводит разговор, то только об уроках, или о домашних обязанностях, или о правилах, или о каких-нибудь опасностях.
Пока я завтракала, она сидела и молча смотрела на меня. Когда я допила какао, она вздохнула:
– Малин, я думала, мы с тобой договорились. Никаких секретов.
Я молча кивнула. Ответить я ничего не могла. Мама продолжала:
– У тебя нет секретов от меня, а у меня