Грешница, путь во тьму. Кира Мюррей
с горечью подумала Эдита, пойдет рассказывать кухарке сплетни, что только что пришли ей в голову. Будет хихикать, рассказывая непотребства и гадости.
– Не слушай её, золотце, – ласково обратилась Маргарита к Эдите.
– Спасибо что прогнали её, мисс Фрэмптон. Её болтовня стала невыносимой.
– Не стоит благодарностей, – нежно сказала женщина, погладив ладонью по голове воспитанницы.
Положила тяжелые пряди ей на плечи. Сзади показалась светлая кожа шеи. Шейка совсем тоненькая, через кожу виднеются венки.
Медленно принялась собирать пряди в высокую прическу.
– Что тревожит твое сердце, дитя мое? – мягко спросила Маргарита.
Маргарите было за тридцать. Но она казалась преждевременно постаревшей. Узловатые пальцы, но мягкие и теплые руки. Нежный голос и плотная фигура. У неё были редкие, темные волосы и впалые щеки.
У неё не было детей. Не было мужа. Эдита думала, что в сердце Маргариты ещё с юных лет живёт какой-то мужчина, но та никогда не говорила об этом. Лишь в её улыбке была тоска. Она была столь сильной, что невозможно перепутать – невыносимая боль.
– Мне страшно, мисс Фрэмптон. Я не понимаю, от чего Господь так не справедлив ко мне. Где я согрешила?
– Тише-тише, – ласково шепнула и этот шепот, казалось, наложил на Эдиту какое-то умиротворяющее заклятие, от которого осколки сердца и души сгладились и склеились, – это испытание твоего храброго и сильного сердца.
– Вы все так говорите, – с горечью качнула головой Эдита, – все беды – это испытание. Смерть матушки – испытание. Замужество – испытание. Ради чего?
– Я понимаю, – едва слышно сказала, Эдите казалось, что она не услышала, а почувствовала эти слова, – иногда, ты не можешь не разувериться. Не можешь не усомниться в правильности и справедливости всего происходящего. Но единственное, что я могу тебе сказать, дитя мое, я последую за тобой. Ты всегда в моем сердце, храбрая лошадка, и я готова последовать за тобой хоть на костер.
Эдита резко поднялась и повернулась лицом к своей гувернантке. Когда-то она была ей по пояс. Сейчас же они были одного роста. Эдита казалась даже выше. В своей молодости и стройности будто возвышалась над грузной и уставшей женщиной.
Девушка мягко взяла её руки в свои, глядя в глаза.
– И ещё кое-что запомни, – крепко сжимая тонкие девичьи пальчики, сказала Маргарита, – запомни, что любят не за лицо. А так же помни о смирении.
Эдита опустила голову в поклоне. В таком искреннем и полном веры, каким никогда не кланялась в чертогах церкви.
– Вы в моем сердце. Вы были для меня, как мать.
– Тише, девочка моя, тише, – шепнула Маргарита, – не говори так, будто тебе предстоит смерть, а не брак.
Руки Эдиты выскользнули из рук Маргариты. Девушка как-то болезненно улыбнулась, смиренно ожидая, когда гувернантка наденет на её шею тонкую нить жемчуга.
Они блеснули, проехались по коже холодными гранями, скользнув. Кожа покрылась мурашками.
– Иди, – едва ощутимо подтолкнув