Все романы. Михаил Веллер
сидит еврей с кандидатской диссертацией, а за его спиной стоит чечен с кинжалом; а озвученный митинг на площади – это забастовка врачей, учителей, транспортников и – что самое действенное, как они надеются – сантехников. Сам же мужик, Матвей Ершов, – потомственный рабочий с завода среднего машиностроения «Красная стрела», где все находятся в неоплачиваемом отпуске, потому что выпускаемые нынче вместо зенитных ранцевых ракет пароварки никто не покупает, а пишут рекламации с критикой силы струи, бьющей из вращающейся свободно головки пароварки и сбивающей в кухнях все, что под нее попадает.
Грузовик шикарно тормознул, так что провело юзом, под зданием мэрии типично горкомовского образца: серая тюремная штукатурка внашлеп, скошенные наружу вертикали оконных проемов по урбанистической моде Чикаго прошлого века и тройные крепостные ворота темно-желтого дуба в панели из полированного черного гранита. Матросы высыпались на клумбы с кустами отцветших георгинов и, разбрасывая по ветру клеши и лапая из коробок маузеры, ринулись по ступеням.
Щиток нацеленного пулемета скрывал отсутствие ленты. Болтавшаяся за дверьми охрана предупредительно скосила глаза к дежурной комнате, куда и была заперта, лишенная оружия и связи, с готовностью с ее стороны.
В кабинете мэра проходило совещание. Сам мэр, мужчина ухоженный и налитой, но каким-то нездоровым серо-зеленым соком, как будто он питался от одной корневой системы с долларовым станком, сидел во главе длинного стола под российским триколором и слушал одного из присутствующих, омерзительного вида старого пня, которому даже взломщик не доверил бы подержать свой бутерброд, пока сам он достает отмычки.
– …таким образом, повысив ставку до двадцати семи процентов… – говорил пенек, когда грохот шагов достиг кабинета и створки дверей метнулись на петлях, выбивая штукатурку из стен.
Наслаждаясь и во исполнение детской мечты Шурка выстрелил в люстру. Ударил хрустальный перезвон, крутящаяся пропеллером отстреленная подвеска цокнула об стол и порскнула в сторону.
– Заседание окончено! – картинно объявил Шурка, дунул в дымящийся ствол и пошлепал маузером по ладони. – Встали – поклонились – всё! Молчим и отходим к стенке.
Если вид вломившейся матросской банды и звук выстрела ошеломили городскую элиту, то при слове «стенка» лица побледнели, а зрачки расширились. Возникла короткая и заторможенная суета, когда вставшие из-за стола не могли выбрать, вставать каждому к ближайшей стенке или собраться всем вдоль одной, пока дирижерский взмах Шуркиного маузера не указал нужную позицию.
– Вот ваш новый мэр. Как тебя?.. Матвей Ершов. Прощу любить и, как говорится, жаловать. Его приказ – закон.
Матвея посадили за стол мэра. За его спиной встал Груня, пристукнув об пол прикладом трехлинейки с примкнутым штыком.
– Печать! – протянул руку Шурка.
Разжалованный мэр осторожно отошел от стенки, открыл маленький сейф в углу и, повинуясь жесту, положил печать на стол перед Матвеем.
– А это подпись, – сказал Кондрат