Принц Генри. Эмма Чейз
как кожа под костюмом начинает зудеть. Провожу ладонью по волосам, которые – как мне сказали – нужно постричь. Да, вот именно поэтому они доросли почти до плеч.
– Я ничего не разрушал! Это было простое замечание в ходе беседы.
Королева упирается ладонями в стол и подается вперед.
– Позвольте напомнить, что вы – наследный принц. Вы не можете позволить себе роскошь «простых замечаний в ходе беседы». Вы говорите от имени Дома Пембруков, и каждое ваше слово, каждое действие, каждый вздох могут быть вывернуты любым, кто сочтет это полезным. Генри, мы ведь уже не раз обсуждали это.
Когда-то я был бабушкиным любимчиком. У нас были особые отношения – ее всегда веселили мои истории и приключения. Но все пошло прахом, когда меня провозгласили ее преемником. Больше я ее не веселю. Черт возьми, иногда вообще кажется, что я ей больше не нравлюсь.
– Ты даже не удосужился прочитать нашу позицию по этому поводу, не так ли? Я велела Кристоферу направить тебе меморандум несколько недель назад.
Кристофер – личный секретарь королевы, ее лакей. Подозреваю, что в свободное от работы время он ходит с кляпом-шариком, украшенным ее фотографией, во рту.
– У меня не было времени.
– Ты не удосужился выделить на это время.
Когда отговорки не прокатывают, лучшая защита – это нападение.
– Ты сама настояла, чтобы я поехал на эту дурацкую прогулку, поиграть в гольф с Говнюками Номер Один и Номер Два.
Ее ответ не заставил себя долго ждать – резкий и точно в цель.
– Потому что я по глупости своей понадеялась, что тебе знакома фраза: «Держи друзей близко, а врагов – еще ближе». Как глупо с моей стороны.
Я раздуваю ноздри.
– Я не просил!
Не просил об этом назначении. Не просил об этой безумной ответственности. Я никогда не хотел получить ключи от королевства – я был счастлив просто на своем месте.
Бабушка распрямляется и вскидывает голову, непоколебимая и непреклонная.
– Верно, не просил. Но и выбрала я тебя не в первую очередь.
Ох.
Казалось бы, удар в живот от пожилой семидесятивосьмилетней дамы не может причинить большого вреда. Но если этот удар наносит женщина, которой я по-настоящему восхищаюсь, которая фактически заменила мне мать с десяти лет? Да, больно.
Поэтому я реагирую как обычно – откидываюсь на спинку стула, закидываю ногу на ногу, широко улыбаясь.
– Ну что ж, похоже мы в одной лодке, бабуля. Может, переименуем Дворец Весско… например, в «Титаник» или в «Гинденбург»?
Она не морщится, не моргает и, черт возьми, даже не улыбается. Взгляд ее блестящих серых глаз все такой же тяжелый, острый, как лезвие гильотины.
И такой же смертоносный.
– Тебе бы все шутки шутить. Но если этот закон будет принят, он отменит защиту низкооплачиваемых рабочих. Они будут уязвимы. Условия труда для них могут стать несправедливыми и, возможно, даже опасными. Как думаешь, тогда они будут смеяться над твоими шутками, Генри?
Черт, умеет же она! Комплекс вины, который прививают матери, уже само по себе эффективно,